Вечером команда все еще работала, когда, примерно в половине девятого, со стороны могилы раздался внезапный крик. Люди обнаружили под костями еще кое-что – еще одни человеческие останки. И тут следователи поняли, что случилось. Здесь похоронили два тела – одно над другим. Все это время они искали Джо Лински. Но обнаружили тройных агентов, которых привезла на смерть Долорс Прайс: Шеймуса Райта и Кевина МакКи. Мария Лински была подавлена, но рада за семьи Райта и МакКи. Во время мессы по Шеймусу Райту его сестра Брейдж молилась о том, чтобы появилась хоть какая-то информация о Лински и тех жертвах, которых еще не нашли.
* * *
В 2016 году в Театре Аббатства в Дублине состоялась премьера новой пьесы под названием «Сайпрес-авеню», созданной драматургом из Западного Белфаста Дэвидом Айрлендом. Это была скабрезная комедия, насыщенная «черным юмором» – история белфастского лоялиста по имени Эрик Миллер. Его дочь недавно родила девочку, но Эрика охватила мания безумия: ему кажется, что малышка похожа на Джерри Адамса. Сначала он говорит об этом в шутку. Эрик спрашивает свою дочь, не является ли президент Шинн Фейн настоящим отцом ее ребенка. Оставшись один с маленькой девочкой, он берет большой маркер и рисует черную бороду на щеках ребенка. «Борода Джерри Адамса» – это часть и сущность личности Джерри Адамса, – говорит Эрик. – Она символизирует его революционный дух, его страсть к конституционным изменениям. И сейчас, поседев, она укрепляет его статус éminence grise
[108], стареющего короля-философа.
Эрика играл Стефан Ри. С тех пор как умерла его бывшая жена, он постоянно работал в кино и в театре и все так же не говорил ничего существенного о жизни или наследстве Долорс Прайс. Однако сейчас он играл человека, который одержим Джерри Адамсом. Маниакальное состояние Эрика усиливается, ему кажется, что он видит перед собой Адамса, угрожающего его личности – личности как белфастского протестанта, так и лоялиста. Он приходит к мысли о том, что ребенок и есть Джерри Адамс. Столкнувшись в местном парке с лоялистским бойцом по имени Слим, Эрик доверительно сообщает ему: «Я думаю, что Адамс вселился в новорожденную и успешно проник в мой дом».
Слим, не сомневаясь ни секунды, отвечает:
– Да именно так он всегда и делает!
Пьеса казалась веселой и абсурдной, однако конец заставлял задуматься. Это ведь некое исследование психического расстройства, описание Северной Ирландии как страны, охваченной какой-то чудовищной патологией, которая состоит в невозможности освободиться от прошлого.
– Это уже прошлое, – говорит Эрик Слиму.
– Нет, это настоящее, – настаивает Слим.
– Да нет же… Это прошлое!
* * *
Летом 2017 года дети МакКонвилл снова собрались вместе по поводу смерти от рака одного из двух младших братьев – Билли. Незадолго до смерти Билл и несколько его братьев и сестер свидетельствовали о детском насилии в учреждениях Северной Ирландии. «Через некоторое время я стал – как бы это сказать? – стал похожим на робота; вы понимаете, что я имею в виду? Потому что меня поместили в специальное учреждение», – сказал он. Умирая от рака, Билли просил свою семью выполнить его последнюю волю: внести его в церковь вперед ногами. Это был его последний жест демонстративного неповиновения.
«Ты был таким сильным и храбрым… самым храбрым из всех, кого я знаю», – сказала дочь Билли на его похоронах. Когда Джин увели, ему было всего шесть лет. А умер он в 50. «Весь мир знает имя простой матери из Белфаста, которая любила своих детей и которую жестоким образом похитили, убили и тайно захоронили в декабре 1972 года», – произнес священник. Ее исчезновение стало «актом невероятной жестокости», которая «ввергла Билли и его братьев и сестер в кошмар длиною в жизнь».
Осталось неясным, исполнилось ли желание детей привлечь к ответственности виновных во всем происшедшем. Майкл и его братья и сестры посетили слушания по делу Айвора Белла. Они молча сидели в галерее для публики, и само их присутствие являлось своеобразным моральным свидетельством. Однако на заседании в декабре 2016 года адвокат, представляющий Белла, объявил, что тот не может далее участвовать в разбирательстве, потому что страдает сосудистой деменцией и не в состоянии «должным образом следить за ходом суда». Правительство объявило, что ему нужно проверить медицинскую карту Белла и показать его самого специалистам. Становилось все более и более маловероятным, что кого-то когда-то все же будут судить за совершенное убийство.
После того как прокуратура заявила, что не станет выдвигать обвинения против Джерри Адамса, Хелен проконсультировалась с лондонской адвокатской компанией, которая выиграла нашумевшее многомиллионное дело, открытое против четырех членов Подлинной ИРА из-за взрывов машин в городе Ома в 1998 году. Фирма заявила, что Хелен просила их исследовать возможности подачи гражданского иска против Адамса. «Семья МакКонвилл собирается идти до конца, – сказал Майкл. – Мы боремся за справедливость уже 40 лет и не собираемся останавливаться».
Глава 30
Неизвестные
Согласно переписи, примерно 33 миллиона американцев – около 10 % всего населения – имеют ирландские корни. И я один из них. Мои предки со стороны отца эмигрировали из Корка и Донегала в XIX веке. Я на самом деле больше австралиец, чем ирландец – моя мать из Мельбурна, – но я вырос в Бостоне, где ирландские американцы, которые никогда не были на своей исторической родине, все еще ощущают крепкую эмоциональную связь с этим местом. По моему ирландскому имени вы можете догадаться, что это касается и меня.
Однако, когда я рос, это было не так. Если юнионисты Ольстера казались «больше британцами, чем британцы», ирландские американцы иногда больше похожи на ирландцев, чем сами ирландцы, то мне кажется, что я не всегда был приверженцем лепестков клевера (символ Северной Ирландии), темного пива и сентиментального ощущения племенной солидарности. В Бостоне, где я рос, в 1980-х годах была атмосфера довольно серьезной поддержки ИРА, даже в отношении совершения организацией ужасных террористических актов. Я помню, как отец говорил мне, что в местном ирландском пабе, находившемся на той же улице, что и наш дом, один человек ходит от столика к столику с кружкой, полной денег, собирая средства «для парней». Над заведением повесили черный венок в знак смерти ИРА. Однако я никогда не испытывал особого интереса к конфликту в Северной Ирландии. Несмотря на свои корни, я читал о нем как об истории любой войны в другой стране.
Будучи журналистом, я никогда не писал о Смуте и не чувствовал особой необходимости делать это до января 2013 года, когда умерла Долорс Прайс, и я прочитал в газете «Нью-Йорк таймс» ее некролог. В статье ее биография была расцвечена яркими красками, а также упоминалась битва, которая все еще шла за секретный архив в Бостонском колледже. И меня как журналиста заинтересовали тема коллективного отрицания, нежелания признавать факты и все эти истории, которые члены сообщества рассказывали сами себе, чтобы справиться с последствиями трагических событий. Я был заинтригован самой мыслью о том, что архив с личными воспоминаниями бывших бойцов может быть так «огнеопасен»: что такого в этих историях прошлого, что они угрожают настоящему? В переплетении жизней Джин МакКонвилл, Долорс Прайс, Брендана Хьюза и Джерри Адамса я увидел возможность рассказать историю о том, как люди становились радикалами из-за своей бескомпромиссной преданности делу, и о том, как отдельные личности (и все общество в целом), пройдя через страшные вещи, начали задумываться о политическом насилии и, наконец, нашли время для осмысления произошедшего.
