– Итак, – сказал он, глядя на меня, – почему бы вам не рассказать, чем, по вашему мнению, мы можем быть вам полезны?
Я тщательно подготовилась и стала рассказывать обо всем, что хотела делать. Достав из сумки большой лист бумаги с перечисленными гормонами и их связью с иммунной системой, которую мне удалось проследить, я сказала:
– Есть так много связей, заслуживающих более подробного изучения.
Через некоторое время я остановила свой словесный поток, давая профессору возможность ответить.
– Значит, вы переехали в Шиен? – спросил он.
– Да, мой муж здесь вырос, – ответила я, смутившись внезапной сменой темы разговора.
– А как зовут известного писателя из Шиена? – продолжил профессор.
Разговор становился все более странным.
– Генрик Ибсен, – ответила я.
Профессор засмеялся, удовлетворившись моими знаниями. Он продолжил расспрашивать меня о том, как я переехала в Норвегию, откуда мои родители и так далее. Я смутилась. Я пришла не для того, чтобы говорить об этом, и попыталась вернуть разговор к моему исследованию.
– Анита, не забывайте, что у вас теперь есть семья, – внезапно сказал профессор.
Он намекал на то, что мне не удастся совмещать воспитание двух маленьких детей с работой над диссертацией. Я оскорбилась. Он наверняка не хотел меня обидеть, но я считала, что его опасения совершенно безосновательны. Я прекрасно могла оценить, на что способна, а на что нет.
– Я уверена, что справлюсь, – ответила я.
И хоть изначально наш разговор не заладился, я чувствовала его заинтересованность во мне. Он пообещал подумать о том, чтобы дать мне возможность писать диссертацию о связи гормонов и ревматоидного артрита. Я покинула Университетскую больницу Осло с большими надеждами. Может, у меня все получится?
Прошло несколько месяцев, а вопрос о моем прикреплении к кафедре в качестве соискателя так и не решался. Потеряв терпение, я назначила еще одну встречу с профессором. Я должна была узнать, примут ли меня как соискателя и дадут ли возможность завершить проект.
Величавый профессор сидел за своим письменным столом. Свет ясного осеннего дня лился в кабинет через маленькое окно. Я понимала, что мне удастся найти пациентов для исследования в местной больнице, но нуждалась в научном руководителе.
– Как вы считаете, смогу ли я взяться за этот проект? – спросила я.
Он посмотрел на меня из-за стола и осторожно улыбнулся.
– Я хотел бы, чтобы вы окончили аспирантуру по одной из существующих исследовательских программ. Вам предоставят офис и стипендию. Уже после этого вы сможете заняться тем, что вас интересует, – сказал он.
Он произнес это голосом человека, привыкшего, что с ним всегда соглашаются, и в этом не было ничего удивительного. В конце концов, он был одним из лучших исследователей в Норвегии, к тому же широко известным за границей. Молодые исследователи вроде меня обычно готовы на все, чтобы попасть на это место.
– Нет, я не могу, – ответила я кротко.
Исследователи в Университетской больнице Осло в основном были сосредоточены на аутоиммунном заболевании под названием «системная красная волчанка». Но моя мама не болела волчанкой. Я хотела – должна была – заниматься ревматоидным артритом.
– Вы также сможете изучить роль гормонов в развитии волчанки, – сказал он в последней попытке пойти мне навстречу.
Ответ «нет» означал бы отказ от гарантированной карьеры. Я уже говорила с Робином о том, что буду делать, если окажусь в такой ситуации, движимая личными мотивами. Если любой ценой не завершу исследование, которое так долго планировала, я так и не узнаю того, что произошло с мамой. Вероятно, у меня на лице все было написано. Я не собиралась отказываться от своей мечты.
– Неужели дело только в науке? Разве вам не важен успех? – выпалил он.
Я не ответила.
Разумеется, я знала, что исследователям часто приходится делать стратегический выбор, чтобы добиться успеха в конкурентной борьбе за исследования и финансирование. Однако мне не нравился этот аспект академической жизни.
Начав погружаться в вопросы о ревматоидном артрите, на которые ответов еще не найдено, я снова почувствовала себя ребенком. Не было ни предубеждений, ни мнения, которое требовалось отстаивать, ни исследовательских грантов, которые нужно было получить, соревнуясь с другими. Если тобой движут только успех и деньги, забываешь о творчестве. Если боишься неудачи, делаешь то же, что все остальные, и оказываешься в смирительной рубашке. Мне нравилась моя детская свобода, когда можно просто следовать любопытству.
МАЛЕНЬКИЕ ДЕТИ НЕ БОЯТСЯ ОПОЗОРИТЬСЯ. ТОЛЬКО С ВОЗРАСТОМ МЫ НАЧИНАЕМ СТЫДИТЬСЯ СВОИХ ОШИБОК.
Профессора, вероятно, огорчило мое упорство. С наилучшими намерениями он попытался отговорить меня от сольного проекта, который, по его мнению, я не могла завершить. Предприняв неудачную попытку спасения, профессор все же не отказался от меня. Ему было бы проще пожелать мне удачи и выставить из кабинета, но вместо этого он проявил великодушие и пообещал поддержку. Это был мой билет в мир профессиональных исследований. Теперь дело было за мной.
Я вышла на улицу и пересекла площадь, окруженную светлыми кирпичными зданиями больницы. Шум машин заглушал приглушенные разговоры тех, кто вышел подышать свежим воздухом. Я неуверенно пошла по вымощенной дороге на высоких каблуках.
Я не ждала успеха. Вероятность того, что ничего не добьюсь, была очень велика. Выйдя из кабинета профессора, я поняла, что это может быть самое дорогостоящее «нет» в моей жизни. Я взглянула на голубей, которые, испугавшись машины, взлетели с площади.
Теперь моей единственной надеждой была маленькая больница в Шиене, расположенная поблизости от нашего нового дома. Возможно, там примут молодого исследователя с бесстыдством любопытного ребенка?
Второй дом
Я привезла дочь в детский сад и спросила воспитательницу, где находится больница Бетаниен, искренне надеясь, что руководство больницы даст мне возможность завершить свой исследовательский проект.
– Когда доедете до церкви, поверните налево, – с улыбкой сказала воспитательница. – Вы увидите указатель.
«Что ж, это совсем не похоже на Ливерпуль», – подумала я. Я привыкла ездить по трехполосным дорогам с односторонним движением. Четырехэтажное здание больницы из белого кирпича возвышалось над частными домиками. Человеку, привыкшему ориентироваться в большом британском городе и бегать по длиннющим больничным коридорам, больница Бетаниен действительно кажется другим миром. Над коричневой входной дверью была непримечательная табличка, которая дала понять, что я приехала в нужное место. В этой маленькой больнице работало меньше 150 человек, и новые соискатели не были там повседневным явлением.
