В апреле я написала электронное письмо Андерсу из Inven2. «Отличные новости! – начала я. – Первая пациентка, которой три недели назад ввели ингибитор гонадолиберина, поразительно хорошо отреагировала». В тот день мы снова измерили уровень СРБ в крови Сандры и получили результат 18. Это был минимальный показатель за последние три года.
Через некоторое время приема лекарства Сандра прислала мне результаты анализов крови, взятые по направлению ее терапевта. На внешней стороне папки был желтый стикер, на котором врач написала, что результаты анализов хорошие. «Лечение работает!» – заключила она.
Результаты первой пациентки превзошли все ожидания. Я с трудом могла поверить своим глазам. Мне нужно было удостовериться, что это не просто случайность. Существовала вероятность, что у пациентки внезапно наступил период улучшения, который был никак не связан с препаратом. Окажется ли лечение таким же эффективным для других пациенток?
Из постели на велосипед
На очередном утреннем собрании в больнице Бетаниен я с интересом слушала, как врачи обсуждают пациентку, плохо реагирующую на лечение. Эта женщина перепробовала все доступные методы, но ни один из них не привел к стабильному улучшению состояния. Таких, как она, в отделении было много. Теперь она лежала в больнице, где ей делали внутривенные вливания больших доз кортизона. Мы делаем это, когда состояние пациента тяжелое и нужно хотя бы ненадолго вернуть его к нормальной жизни. Эта женщина была классической пациенткой, устойчивой к лечению ревматоидного артрита: множество препаратов приносили только временное облегчение, после чего состояние снова ухудшалось.
– Можем ли мы испробовать на ней ингибитор гонадолиберина? – спросила я.
Один из врачей недоуменно посмотрел на меня.
– Если вы хотите доказать, что препарат работает, не стоит тестировать его на ней. Этой пациентке ничего не помогает, – сказал он.
– Чтобы исследование ингибиторов гонадолиберина было оправданным, они должны предложить нам что-то новое. Возможно, они даже окажутся эффективными для пациентов, у которых не осталось других вариантов, – ответила я.
Эти пациенты особенно нуждаются в новых альтернативах, поэтому мне хотелось воспользоваться возможностью.
– Что ж, пожалуйста, – сказал он мне. – Удачи!
Так я снова встретилась с Марит.
Больница была переполнена, поэтому она лежала в коридоре. Теперь ее состояние было хуже, чем когда мы виделись последний раз. Тогда она отклонила мое предложение принять участие в исследовании. Я объяснила, что теперь мы будем тестировать препарат в течение долгого времени на небольшой группе пациентов. На этот раз она точно не получит плацебо. Я спросила Марит, хочет ли она попробовать. Она незамедлительно ответила утвердительно.
– Я нисколько не сомневалась в том, что хочу его попробовать, – сказала Марит позднее. – Я устала болеть.
Марит начали делать инъекции препарата в мае. Она стала «Пациенткой 2».
* * *
На момент получения первой дозы препарата Марит была в очень плохом состоянии. Она не могла встать с постели раньше полудня, больше не водила автомобиль и постоянно испытывала сильную боль. Я ничего ей не обещала и честно сказала, что пока мы тестируем долгосрочное лечение всего на одной пациентке, кроме самой Марит. Далее я расскажу, как разворачивались события в следующие несколько недель. Марит заметила первые изменения приблизительно через неделю.
– Мне показалось, что мои руки расслабились, – сказала она.
Еще через некоторое время она смогла спускаться по лестнице нормально, а не по одной ступеньке за раз. Она снова самостоятельно завязывала шнурки и резала хлеб.
– Именно по таким вещам вы замечаете улучшение, – сказала Марит. – Я не вскочила с постели и не начала прыгать по комнате, но с каждым днем чувствовала себя немного лучше.
Через две недели после первой инъекции я написала электронное письмо Андерсу из Inven2. Я сказала, что получила результаты анализов крови Пациентки 2, которая находилась в очень тяжелом состоянии и безуспешно попробовала все доступные способы лечения. «Изначально я не решалась включить ее в исследование в качестве второй пациентки из-за деструктивного заболевания», – писала я. Результаты анализов крови Марит были такими же убедительными, как у первой пациентки. Уровень СРБ в ее крови упал с 44 до 21. Скорость оседания эритроцитов (СОЭ), еще один показатель воспаления, была как у здорового человека. На этом прогресс Марит не закончился.
Результаты, которые я наблюдала у первых двух пациенток, были гораздо более впечатляющими, чем те, что я получила после первого исследования.
Марит была частью компании из восьми друзей, планировавших велосипедное путешествие весной того же года. Всего несколько недель назад никто и подумать не мог, что она сможет к ним присоединиться, но теперь ее состояние с каждым днем становилось лучше. В пятницу, на которую был запланирован выезд, Марит вместе со всеми стояла на вокзале Тёнсберга. Погода была прекрасная, и они направились в сторону Хьёме. Друзья Марит были настроены скептически, но она чувствовала себя замечательно.
– Я вовсе не отставала от остальных, – сказала Марит и рассмеялась. – Это не в моем стиле!
Никогда не забуду текст сообщения, которое она прислала мне по возвращении домой в Ларвик. Она проехала несколько сотен километров всего за несколько дней.
– Думаю, я была в лучшей форме, чем остальные, – сказала Марит. – В конце они спрашивали, где получить хоть немного того, что я принимаю! Они поверить не могли, что это правда.
Тогда прошло чуть больше месяца с первой инъекции ингибитора гонадолиберина. Эта пациентка перепробовала все, но безуспешно. Ее состояние то улучшалось, то ухудшалось в течение многих лет, но теперь она каталась на велосипеде быстрее своих здоровых друзей.
– Это было невероятно, – сказала она.
Ее анализы крови показали, что воспаление почти исчезло.
* * *
Я наблюдала за удивительным прогрессом двух своих пациенток уже несколько месяцев. Мы с Йорундом и Андерсом обсудили, как дальше поступить с результатами.
– А что насчет этих гормонов у мужчин? Как они должны работать в мужском организме? – спросил Йорунд.
– Ну у вас же есть яички, можно проверить, – пошутила я.
В конце концов, половые гормоны есть не только у женщин. Честно говоря, он задал важный вопрос. Будет ли этот препарат работать на мужчинах? Окажется ли он столь же эффективным для лечения других аутоиммунных заболеваний?
Нам требовался пациент мужского пола, и я нашла Яна. В 1941 го– ду, когда Ян родился, термина «аутоиммунитет» еще не существовало.
Прошло более сорока лет, прежде чем Яну наконец сказали, почему он так плохо чувствовал себя с самого детства. Его история – пример того, насколько тяжела жизнь многих пациентов, страдающих аутоиммунными заболеваниями.
