К КПП подбежал ефрейтор с одутловатым сонным лицом. Старлей крикнул:
— Никодимов! Проводи товарища полковника и товарища лейтенанта. Начкару я сейчас сообщу. Поступаешь в их распоряжение!
— А как же наряд? — с ленцой в голосе поинтересовался ефрейтор.
— От-ставить! Коростылев за тебя подежурит. Выполнять!
— Есть! — вяло козырнул ефрейтор и, покосившись на Чеканина, а более всего — на длинноволосого Джимморрисона, двинулся вперед, указывая дорогу.
Начальник караула, улыбчивый лейтенант с мотострелковыми эмблемами в петлицах, ждал их у входа на объект. Рядом застыл часовой с автоматом наизготовку. Начкар представился, потребовал документы, затем приоткрыл дверь.
— Прошу. Я три года тут. На моей памяти вы первые, кто интересуется объектом. Что-то случилось?
— Все в порядке, лейтенант. Просто нужно кое в чем удостовериться, — буркнул Чеканин и шагнул в караульное помещение.
Двое солдат, уже предупрежденные по телефону, поднявшись, отдали честь. Чеканин кивнул, стремительно прошел через небольшую караулку к огромным, занимающим всю стену стальным дверям. «А ведь уже поздно, — неожиданно подумал полковник. — Мы опоздали». Мысль эта, возникнув, уже не отпускала его, толклась в голове, как назойливая муха, заставляя нервничать.
— Вот, товарищ полковник, все в порядке. — Начкар указал на печать, скреплявшую приваренные к дверям проушины. — Утром сегодня проверяли, да и после тревоги тоже.
— Да-да, конечно. — Чеканин стиснул зубы, быстрым движением сорвал печать — и сразу успокоился. Назойливая муха исчезла, голова стала ясной. Протянув руку, он отрывисто бросил: — Ключи!
— Но, товарищ полковник… — Улыбка сползла с лица лейтенанта. — Ваш допуск… Я обязан доложить…
— Молчать! — Резко повернувшись, Чеканин выпучил глаза и закричал, чеканя слова: — Это дело государственной важности! Вы что, забыли, из какого я ведомства? Извольте выполнять! Или вам надоело служить, лейтенант? Только намекните — и я в два счета отправлю вас на гражданку. Одним безработным больше, одним меньше. Ключи!
Начкар застыл, его глаза перебегали с протянутой руки полковника на дверь спецблока и обратно. За спиной командира караульные потянули с плеч автоматы, у дверей хлопал глазами ефрейтор Никодимов, с лица которого слетело равнодушное выражение. Джимморрисон сместился к стене, сунул руку за пазуху.
«Нам тут только стрельбы не хватало. Если этот лейтенантик сейчас произнесет положенную уставом фразу «Нападение на пост!», нам каюк, — спокойно глядя в глаза начкару, размышлял Чеканин. — Самое смешное, что ему за это ничего не будет. Формально он прав. У нас есть допуск на территорию архива, но нет разрешения на вход в «спецблок 500». Проклятие, неужели придется задействовать…»
Начкар сжал губы, протянул связку ключей. Джимморрисон шумно выдохнул.
— Вы приняли правильное решение. И я обязательно это запомню, — кивнул Чеканин, передавая ключи напарнику. — Женя, открой, пожалуйста, дверь.
Когда толстенные, словно в бункере или бомбоубежище, стальные створки разъехались в стороны, за ними обнаружилась уводящая вниз крутая лестница. Здесь царил полумрак, горело только аварийное освещение, и тусклые лампочки в решетчатых колпаках черными квадратами разграфили красноватые стены. Было очень пыльно, перила обросли пушистой бахромой, на ступенях лежал настоящий ковер, шевелящийся от малейшего движения.
— Солдаты пусть останутся здесь, а вы, лейтенант, спуститесь с нами, — распорядился Чеканин. — Да, и ты, ефрейтор… Никодимов? Тоже иди сюда, можешь пригодиться.
Лестница оказалась короткой, всего три пролета. На нижней площадке они остановились перед небольшой овальной дверью, похожей на корабельный люк. На двери не было замка, только запорное колесо, украшенное тремя печатями.
Нижняя, свинцовая, соединяла металлический тросик. Средняя, сургучная, — обычный шпагат. Верхняя же была изготовлена из красного воска и висела на зеленом шелковом шнурке, перевитом золотой нитью.
— Вот, значит, как… Никодимов! Штык-нож и ножны! — не глядя, протянул руку Чеканин. — И отвернись. Женя, займись нижними печатями…
Джимморрисон, соорудив из штык-ножа кусачки, срезал свинцовую блямбу, оборвал сургуч и отошел в сторону, освобождая место Чеканину. Тот глубоко вдохнул, поднял руку и приложил свой перстень к последней печати. Начкар удивленно посмотрел на полковника, но Джимморрисон сделал страшные глаза и отрицательно покачал головой из-за плеча Чеканина.
Несколько секунд ничего не происходило, потом камень в перстне зажегся алым — и тут же засветилась печать, словно признав знакомую силу. Воск задымился, на пол упали красные, похожие на кровь капли. Пораженный всем увиденным начкар громко сглотнул. Чеканин вытянул освобожденный шнурок, бережно спрятал в карман.
Повернув запорное колесо, Джимморрисон толкнул дверь — и она легко открылась, словно на недавно смазанных петлях. За дверью Чеканин увидел длинный зал с полукруглым потолком, освещенный двумя неяркими лампами. Ламп должно было гореть больше, но, видимо, за долгие годы большая их часть пришла в негодность, и помещение «спецблока 500» заливала полумгла.
Вдоль стен шли ряды высоких сейфов, так же как и дверь, опечатанных тремя печатями. Но не они привлекли внимание Чеканина. Вдалеке, почти что у самой торцевой стены спецблока, он увидел темное пятно на выложенном бетонными плитами полу.
— Никодимов, останься здесь! Женя, лейтенант, за мной! — распорядился Чеканин и шагнул через высокий комингс.
Они шли по гулкому залу, мимо проплывали стоявшие вплотную сейфы. На них не было ни табличек, ни номеров — только гладкий металл, украшенный печатями. Дышалось тяжело, воздух казался мертвым, лишенным кислорода. Темное пятно приближалось. Дурное предчувствие вновь ожило в душе Чеканина, и последние шаги он проделал почти бегом.
Дыра. Черный провал, проломленные бетонные плиты. И аккуратное отверстие, выжженное в дверце ближайшего сейфа. Они все-таки опоздали. Враг был здесь, враг пришел и взял то, что ему было нужно. У Чеканина заныло сердце, перед глазами все поплыло. Он вполголоса выругался, тяжело привалился плечом к холодному металлу сейфа.
Начкар и Джимморрисон склонились над отверстием в полу. Оттуда шел еле уловимый запах сырой земли. Тусклый свет уцелевших ламп позволял увидеть лишь небольшой отрезок подземного хода. Он имел почти идеальную круглую форму примерно двух метров в диаметре.
— Подкоп совсем свежий, Терентий Северьянович! Его как будто проходческий комбайн прорыл, только маленький. — Голос Стеклова прозвучал глухо, безжизненно.
— Я знаю, Женя…
— Товарищ полковник. — Начкар присел на корточки, уперся рукой в пол и свесил голову в дыру. — Там кто-то есть! Глаза! Я вижу глаза!
— Назад! Все назад! — крикнул Чеканин, сорвался с места, но было уже поздно — из подкопа ударил взрыв, оглушительно грохнуло, эхо туго ударило по ушам.
