– Спасибо, – буркнула она. И через мгновение добавила: – В той вашей школе была медицинская подготовка?
– Мы три месяца работали в больнице, в детском отделении. А остальное – теория из справочников, журналов и так далее.
– Наверное, надо хорошо уметь читать, чтобы учиться медицине.
В голосе Блейз прозвучала обида. Однако это была обида вообще, а не открытая злоба, которую она обычно для меня приберегала.
Мы прибрали основной беспорядок и высыпали осколки из фартуков в полотенце, которое Блейз взяла из сушильного шкафа
[46].
Под звяканье фарфоровых осколков я тихо спросила:
– А почему дверь заперта?
Блейз смущенно на меня посмотрела.
– Хозяин запирает жену на ночь, – с неохотой ответила она.
– Почему?
Быстро оглянувшись на дверь спальни, Блейз зашептала:
– Он видел, как она бродит по ночам.
– И что с того?
– Однажды она чуть не устроила пожар на кухне. Пока няня Нэнгл спала, она отнесла малыша вниз. А в другой раз хозяин… нашел ее в лесу. Он боится, что она может себе навредить.
Я вспомнила о круглом ожоге на руке миссис Ингланд.
По лестнице, перепрыгивая через ступеньку, взбежал Саул.
– Папа на фабрике! – громко объявил он.
– Спасибо. А теперь иди доедать завтрак.
– Я не хочу есть.
– Саул! – Он со вдохом подчинился. – И что она делала в лесу? – шепотом спросила я у Блейз.
– Кто знает? – Служанка пожала плечами. – Судя по виду, гуляла: платье было заляпано грязью. Она мне ни слова не сказала, да я и не спрашивала.
Мы стояли напротив спальни мистера Ингланда. Сквозь приоткрытую дверь я увидела подвязанные портьеры и аккуратно заправленную узкую кровать. Возле окна находилась дверь в спальню жены. На табурете рядом с кроватью высилась стопка книг, которую, словно пресс-папье, венчал хрустальный стакан.
Не раздумывая, я вошла внутрь и приподняла стакан. В нос ударил запах бренди.
– Что вы задумали? – забеспокоилась Блейз.
– Я ищу ключ.
На ковре стоял потемневший ночной фонарь, который следовало почистить. На дверце шкафа висел сюртук.
– Нельзя без разрешения входить в комнату хозяина!
– Почему нет? Хозяйка заперта, а ключ явно где-то здесь.
– Одной из нас придется сбегать на фабрику и сказать ему.
– Я не могу оставить детей.
Мы уставились друг на друга. Наконец Блейз со вздохом сняла фартук.
– Ну, значит, пойду я, – проговорила она.
Когда Блейз ушла, я еще раз оглядела тесную комнату и вышла на лестничную площадку. Под ногами захрустело стекло. Некоторое время я стояла одна, разглядывая портреты. Из-за двери миссис Ингланд не доносилось ни звука.
– Миссис Ингланд? – позвала я.
– Да?
Ее голос прозвучал неожиданно близко. И я невольно отшатнулась.
– Блейз пошла за хозяином, – сообщила я.
За дверью произошло движение, зашуршали шелковые юбки. Сквозь замочную скважину повеяло воздухом, словно кто-то провел по моей руке пером. И вновь воцарилась тишина – ледяная и мрачная, как вода в озере.
В последний рабочий день Блейз миссис Мэнньон испекла лимонный бисквит. Все домочадцы собрались на кухне, чтобы произнести напутственные слова. Мы ели стоя, из небольших хрустальных мисок, а миссис Мэнньон раздавала взрослым бокалы с шерри. Я взяла свой, но не пила. Мистер Ингланд разразился долгой прощальной речью, шутливо заметив, что жена учителя получится из Блейз куда лучше, чем служанка. Все, включая саму Блейз, расхохотались.
Она обмахивалась салфеткой, румяная от всеобщего внимания. Я вытерла перепачканные мороженым лица детей и сказала, что больше нельзя, однако мистер Ингланд, подмигивая, как заговорщик, тайком подкладывал им маленькие кусочки. Миссис Ингланд с отрешенной улыбкой слушала рассказ поварихи. Стоявшая возле них Эмили кидала взволнованные взгляды на внука Бродли – конюха Бена. Он был старше Эмили на год или два, говорил ломающимся голосом и жил вместе с дедом над конюшнями. Появление Бена в доме напоминало одинокий уголек, брошенный в тлеющий костер; она краснела и мигала, а он ни о чем не догадывался.
– Няня Мэй, – напомнила миссис Мэнньон, – не пора ли вручить подарок от детей?
– Чур, я сбегаю за ним! – закричала Милли, и все засмеялись.
Милли и я с Чарли, сидевшим у меня на руках, поднялись в детскую. Там в фарфоровой вазе стоял букет полевых цветов. Мы с детьми несколько часов их собирали, а потом делали красивый букет из орхидей и таволги, дополненный блестящими листьями папоротника и веточками мирта. Я перевязала цветы кружевом, срезав его с одного из платьиц
[47] Чарли.
Милли вручила букет виновнице торжества, которая светилась от счастья. Весь вечер улыбка не сходила с ее губ. Лицо Блейз преобразилось: румяные щеки напоминали спелые яблоки, а черные глаза радостно блестели.
– Мы желаем вам долгой и счастливой семейной жизни, Блейз, – произнесла миссис Ингланд. – Спасибо за годы вашей службы и за все, что вы для нас сделали.
– Спасибо, мадам.
– Удачи вам завтра! А я, если позволите, пойду к себе.
– Конечно, – закивала Блейз. – Увидимся в церкви. Я выгладила ваше платье и повесила в шкаф.
Миссис Ингланд хотела что-то сказать, но передумала.
– Благодарю, – улыбнулась она. – Не уверена, что смогу прийти. Видимо, слабость из-за погоды.
– Но свадьбу-то мою вы не пропустите?
– Конечно, не пропустит, – вмешался мистер Ингланд. – Мы придем всей семьей.
– Кроме мисс Декки, – театрально надула губы Блейз. – Как она осваивается в школе?
– Прекрасно, – ответил он.
Я еще не получила письма от Декки, хотя отправила ей свое на следующий же день.
– Она написала вам, сэр?
– Еще нет, – произнес мистер Ингланд. – Зато пришло письмо от директора школы.
С тягостным чувством я мысленно перечислила все, что упаковала Декке с собой: новые ручки, бумагу и конверты, а также книжечку с марками. Может, для отправки писем в школе существовали определенные дни? Прошло ведь уже пять дней.
Миссис Ингланд вышла. Дверь кухни беззвучно закачалась.
