– Куда? – Мама не подняла глаз, продолжая скоблить ножом: чирк, чирк.
Последнее время она сильно уставала. Иногда удивленно оглядывалась вокруг, словно очнувшись ото сна. А потом на нее опять накатывала усталость: словно занавес падал на мамино лицо.
– Навестить двоюродного брата.
– Ты про Берта?
Отец молчал с непроницаемым лицом. Зато он оделся. В кои-то веки! Я обрадовалась, что папе легче и он решил съездить в гости.
– Руби за тобой присмотрит, – объявила мама. – Правда, Руби?
– Я тоже поеду, папа, – откликнулась я. – И давай захватим Элси!
Так мы с Элси отправились в путь с отцом.
Мы сели сначала на один поезд, потом на другой и добрались до места к одиннадцати вечера. Отец прихватил каждой из нас по яблоку. То, что предназначалось для Элси, он чистил в вагоне перочинным ножиком, который сначала вытер о брюки. В дороге отец почти не разговаривал. В столь поздний час за окнами царила тьма; в грязном стекле отражался лишь скудный свет потолочной лампы.
Железнодорожный вокзал напоминал пещеру из кирпича и стекла. Я стояла с Элси, а папа отправился выяснять, где трамвайная остановка. Шел сильный дождь, и, выскочив на улицу, мы с облегчением заметили, что трамвай уже ждет. Я была измотана и сбита с толку, но не проронила ни слова. В том возрасте я уже понимала, что имело смысл, а что – нет. «Руби присмотрит за тобой». Я поморщилась: от рук все еще пахло уксусом.
В тот раз я впервые выехала из Бирмингема. Я не знала двоюродных братьев отца, но пока мы тряслись сквозь темноту в грохочущем трамвае, в моем сознании, словно проявляющаяся фотография, возникла картинка: большая дружная семья с множеством бегающих детей и двумя собаками. Элси прислонилась ко мне и задремала. Ей давно было пора спать; знай я, в какую даль мы поедем, ни за что бы не взяла малышку с собой. Отец смотрел в окно, по которому стекали косые струи дождя: трамвай поехал в гору. Наконец, вагоновожатый объявил конечную, и мы вышли.
Неимоверно широкая черная река простиралась перед нами в обоих направлениях, насколько хватало глаз. Ливень все не кончался. Папа взял Элси на руки, и я поплелась за ним. Вскоре мы вошли то ли в лес, то ли в парк; мне и в голову не приходило спросить, куда мы идем. Я просто шагала за отцом, словно агнец на заклание. Мы немного потоптались, укрытые кронами деревьев от дождя и от лунного света, и вскоре обнаружили тропку, которая вела на холм. Шум реки, укрытой черным ночным небом, стих, а мы поднимались все выше, слегка поворачивая то влево, то вправо. Наконец, я с облегчением увидела впереди будку, в окне которой весело горел огонек. Отец поинтересовался у сторожа, в котором часу закрывается мост.
– Он не закрывается, сэр, – ответил тот, подмигнув мне.
В тусклом свете фонарей я не видела никакого моста – видела только большую каменную башню, похожую на крепость. Хотя я промокла, благодаря шляпке мне хотя бы не заливало лицо. Элси вытерла глаза, и мы двинулись дальше. На полпути к башне папа забрал ее к себе под пальто, пытаясь спасти от льющихся сверху потоков воды. И тогда я спросила, далеко ли еще до дядиного дома.
– Недалеко, Рубарб, – заверил папа.
Дрожа от холода, мы укрылись от непогоды под башней, и Элси быстро заснула, скрывшись за воротником отцовского пальто. Я валилась с ног от усталости, но все же смутно переживала, что мы станем делать, если ливень не прекратится. И тем не менее молчала.
Мимо прошел полицейский.
– В такую ужасную ночь лучше сидеть дома, – заметил он, приподняв шляпу.
Отец кивнул, и констебль зашагал дальше. Длинная прямая дорога уходила в туман. По обеим ее сторонам высились исполинские железные ограждения, за которыми, отделенные от проезжей части, располагались два прохода. Вдоль каждого прохода стоял аккуратный ряд фонарей, разгонявших мрак. Папа всматривался в туман, словно ждал, что оттуда кто-то появится. Мимо по грязной мостовой проехала пара экипажей.
Мы снова двинулись в путь: обогнули башню так, чтобы попасть на проход слева от проезжей части. Из-за дождя было плохо видно, но мы миновали какой-то отель или другое большое здание с сотней горящих окон и широкими газонами. Из труб на крыше даже в такой час вился серебристый дым, и я подумала: вот бы работать в таком старинном доме, раскладывать столовые приборы на белоснежных скатертях, а рядом в больших креслах восседали бы богатые старушки, увешанные драгоценностями.
Через несколько минут отец повернул обратно.
– Папа?!
Я смотрела, как он удаляется с Элси под пальто, втянув голову в плечи под струями дождя. Отец помедлил, затем развернулся на каблуках и пошел ко мне. Я почувствовала легкую панику. Папа вел себя совсем странно, и я засомневалась, знает ли он вообще, где живет дядя. Мы очутились в чужом городе посреди ночи под проливным дождем, без карты или хотя бы адреса. Он спрашивал про мост, но никакого моста не было, да и река исчезла из виду.
Когда отец повернул в третий раз, снова устремившись к башне, я не выдержала:
– Папа, куда мы идем?
– Я тебя понесу.
Я едва различала его лицо под шляпой.
– Но ты несешь Элси.
Отец поднял меня на руки, и я увидела, что он плачет. Он безутешно всхлипывал, уткнувшись лицом в мои волосы, и мой желудок сжался в тугой комок.
– Папа, почему ты плачешь? Ты заблудился? Не волнуйся, мы спросим дорогу у полицейского.
Зажатая между мной и отцом Элси проснулась и недовольно захныкала. Я попыталась высвободиться, но отец держал меня так крепко, что я не могла шевельнуться, и продолжал плакать навзрыд.
Он отнес меня на край прохода, к ограждению, помеченному белой краской, и усадил меня на узенькую верхнюю рейку. Я сидела, просунув ноги между прутьев, и вглядывалась в темноту. Видимо, мы были возле парка или крикетного поля. Впереди зияла черная пустота. Огни отеля сияли, как звезды, правда, располагались они как-то странно. И тут я поняла: огни находятся под нами.
Я посмотрела на отца, а он на меня. Я отчетливо ощущала странную неуверенность, испуг, ужас. Вместо отца я увидела перед собой незнакомца. В его глазах появилось отстраненное выражение. Элси удивленно застыла, выглядывая из-за воротника папиного пальто, словно мокрый лесной зверек.
– Можно я спущусь? – спросила я.
Вместо ответа папа уткнулся головой мне в колени и зарыдал, содрогаясь всем телом. От его пальто шел запах влажной шерсти, отец крепко меня держал. А потом резко толкнул обеими руками.
Очнулась я в детской. На лоб давило что-то прохладное и влажное, на моей кровати сидела миссис Ингланд с обеспокоенным видом.
– Нет-нет, лежите! – поспешно проговорила она, видя мои попытки подняться. – Вам нельзя вставать.
– Где Элси?
– Элси? Ваша сестра? – На миловидном лице хозяйки читалось недоумение. – Насколько я знаю, дома.
