Я осталась цела, однако чувство вины мучило сильнее любой известной мне боли. И хоть врачи пророчили мне скорое возвращение к обычной жизни, я знала, что никогда не сумею оправиться полностью.
– Няня Мэй? – Возле моей подушки возникло личико Милли.
Комната была натоплена, в камине весело потрескивали поленья, яркий свет ламп разгонял тени. По вечерам детская выглядела особенно уютно – как на картинке или во сне.
Миссис Ингланд, сидя с Чарли на полу перед каминной решеткой, играла с деревянными лошадками. Рядом на подносе стояла пустая чайная посуда.
– Ш-ш-ш, Милли, – тихо проговорила хозяйка. – Я просила тебя не будить няню Мэй!
– Но она пропустила чай! – возмутилась Милли.
– Все в порядке, мисс, я уже не сплю. – Я села в кровати. – Мэм, я позабочусь о детях.
– И не думайте! Когда последний раз кто-нибудь заботился о вас?
Я прислонилась к изголовью.
– Вы навестили мастера Саула? – поинтересовалась я у Милли.
– Да. И кое-что тебе припасла. – Она протянула мне булочку с изюмом.
– Очень мило, спасибо! Как у него дела?
Милли пожала плечами, и я взглянула на ее мать.
– Полагаю, у него все хорошо, – ответила миссис Ингланд.
Раз дети вернулись, значит, их отец тоже был дома. Чувствуя, как желудок сжимается в тугой узел, я смотрела на миссис Ингланд и Чарли, игравших на ковре с лошадками. Он знает, кто я.
Я вспомнила свою первую ночь в Хардкасл-хаусе, когда мистер Ингланд лично забрал меня со станции. Неужели он знал с самого начала? Мой мозг лихорадочно работал, словно ткацкий станок. Как странно, что миссис Ингланд меня не ждала. Она постоянно путала время, почти ничего не ела, забывала выключить газ. Презирала своих родителей, а на ночь ее, как малое дитя, запирали в спальне. Мистер Ингланд поблагодарил меня за доброе отношение к его супруге… Медленно на меня снизошло озарение: все это время я была соучастницей!
Раздался стук в дверь, и в детскую зашла Тильда за чайным подносом. Не желая подвергнуться очередному допросу, пусть и в мягкой форме, я закрыла глаза и притворилась спящей.
На фоне позвякивающей посуды я расслышала негромкий голос Тильды:
– Будут ли еще приказания, мэм?
– Нет, вы свободны, – ответила миссис Ингланд. – Думаю, няне Мэй нужно просто отдохнуть. Тильда, – чуть погодя вспомнила она, – попросите мистера Ингланда подняться к нам.
«Нет! Нет! Нет!» – забухало мое сердце.
Несколько минут спустя дверь открылась, и моего лица коснулось дуновение ветра; мистер Ингланд заполнил собой все пространство детской, как заполняет аромат. Стараясь угомонить громко бьющееся сердце, я заставила себя лежать смирно. На пару мгновений – очевидно, пока мистер Ингланд оценивал мое состояние – повисла тишина. Затем он спросил:
– Ей не лучше?
– Нет, Чарльз, – последовал ответ.
– Может, послать за доктором?
– Вряд ли в этом есть необходимость. Доктор пропишет лишь покой.
Радостно загулив, малыш Чарли стукнул деревянных лошадок друг об друга.
– Думаю, кто-то должен остаться сегодня здесь на ночь. Няня Мэй не в силах ухаживать за детьми в таком состоянии.
– Мне казалось, она просто упала в обморок.
– У няни Мэй до сих пор кружится голова. Не хватало еще, чтобы она поднялась с кровати и упала.
– Можно попросить Тильду.
– Тильда в шесть часов начинает растапливать камины.
В моем кармане тикали часы, в камине плевалось и шипело пламя. Я чувствовала, что между хозяевами происходит безмолвный диалог, смысл которого невозможно понять, не видя их мимики и жестов. Я знала, что мистер Ингланд смотрит на меня; я ощущала, как от его взгляда покалывает кожу.
Почему миссис Ингланд не осталась в Кроу-Нест? Почему она ковыляла в ванную так, словно каждый шаг причинял боль? «Возятся, как две собаки в канаве». А что, если дело совсем в другом?
– Пусть с нами ночует мама! – закричала Милли.
Хозяйка шикнула на нее, скрипнули половицы. На несколько секунд воцарилась тишина, такая плотная, что я осязала ее физически. На память пришли слова, которые сказала мне миссис Ингланд в тесной спаленке в Кроу-Нест, когда хотела остаться с Саулом: «Представьте дело так, будто это его идея».
– Ну, как тебе предложение? – спросил он.
– Какое, Чарльз?
– Остаться на ночь здесь, с детьми.
Некоторое время хозяйка вроде бы обдумывала его слова.
– Няня Мэй так хорошо о нас заботится… Полагаю, мой долг ответить ей тем же.
– Верно, – произнес мистер Ингланд. – Значит, решено.
Когда хозяин ушел, я открыла глаза. Миссис Ингланд взяла Чарли на руки, не сразу нашла под подушкой в колыбели ночную рубашку малыша и уселась переодевать его на кровать Саула. Она начала неловко расстегивать пуговки на одежде Чарли, снимать все его рубашки и чулочки.
– Мэм? – позвала я, не отрывая головы от подушки.
Миссис Ингланд держала маленькие пухлые ножки Чарли. Малыш повизгивал от восторга, а мать смотрела на него с улыбкой. Но когда миссис Ингланд взглянула на меня, улыбка на ее губах застыла.
– Вы не брали мои письма, так ведь? – догадалась я.
Повисла тишина. Пристально глядя на меня, миссис Ингланд едва заметно качнула головой. Нет.
Отца нашли под утро рядом с вокзалом. Он промок до нитки и бредил. Сначала констебль принял его за пьяного. В кармане папиного пальто обнаружилось несколько шиллингов и письмо от аукциониста, который подтверждал, что приедет на Лонгмор-стрит и оценит лавку со всем ее содержимым. Отец назвал свое имя и адрес, а полицейский защелкнул на нем наручники и повел в участок. Папа сдался без сопротивления, и они пошли по тихим темным улицам. В участке отцу дали горячий бульон и вызвали доктора. Утром состоялось слушание в магистратском суде
[62]. Отец не делал никаких заявлений и лишь изъявил желание навестить нас с Элси в больнице. Его просьба была отклонена, и больше я своего отца не видела.
Мне снилось, будто я стою возле оглушительно стрекочущего ткацкого станка. Полотно двигалось туда-сюда, и я боялась, что меня затянет внутрь. Сквозь высокие окна били косые солнечные лучи, а вокруг, словно снег, кружился хлопок. В дальнем конце просторного зала я увидела моего брата Робби – теперь уже молодого мужчину. Робби сложил ладони рупором и что-то крикнул, но чудовищный грохот заглушал его голос. Брат стал показывать рукой – я обернулась и увидела, что ко мне между станков пробирается отец. Он выглядел, как в ту ночь на мосту: в мокром пальто, шляпе и шарфе, который я подарила ему на Рождество.
