— А потом?
— Потом люди стали находить другие прэдметы. Сильные, слабые, бесполэзные. Они становились причинами войн, им поклонялись, как святыням, за ними охотились, из-за них прэдавали друзей и убивали родственников. Вы помните историю про Каина и Авеля?
— Ну, так, в общих чертах… Что-то библейское, какая-то притча.
— Притча, притча, — кивает «жучок». — Только в ней не сказано, из-за чэго Каин поднял руку на брата.
— А вы знаете?
— Конэчно, я же уже говорил вам, что наблюдаю за прэдметами — и в прошлом, и в настоящем, и в… Впрочем, это будэт лишняя информация. Не обижайтесь, Артем, но я и так уже рассказал вам слишком много.
— Знаний много не бывает, — замечаю как бы между прочим.
— Кушайте, Артем, кушайте, — старик дрожащей рукой обводит стол и в своей обычной манере продолжает: — И запомните: если вы таки хотите жить, как нормальный человэк — вам не нужны никакие прэдметы. Бойтэсь их, бегите от них сломя голову!
— Что, это так страшно?
Почесав свой налившийся кровью баклажановый нос, Соломон Рувимович задумчиво смотрит в темное окно и произносит:
— Я расскажу вам старый эврейский анекдот. Слушайте: в одном мэстечке жил юноша по имени Фроим. И, извэните за пикантную подробность, но слова из анекдота не выкинуть, вместо пупка у нашего Фроима имэлся болт.
— Болт?
— Самый обыкновэнный, только ни один ключ к нему не подходил. Таки вот — когда Фроиму исполнилось тринадцать лет, и его мама тетя Сара справила сыну бар-мицву — шумно справила, как положено в хороших эврейских домах, этот юноша вдруг решил, что он не может больше сидеть дома, и отправился походить по свэту. Исходив множество земель, нигде Фроим не нашэл покоя. И тогда он забрался в такие места, где еще не ступала нога чэстного эврея. И там он отыскал одну волшебную вещь…
Я перестаю дышать, ожидая, что сейчас, пусть и в завуалированной форме, «жучок» поведает мне главную тайну серебристых фигурок.
— Наливайте теперь вы, Артем, — Соломон Рувимович пододвигает свой стакан.
Спрашиваю, набулькивая водку:
— А что дальше-то? Какую волшебную вещь нашел Фроим?
— Такую штуку, которая отворачивает болты и гайки. Ваше здоровье.
Он пьет водку, как воду — маленькими глоточками. Я чувствую себя обманутым.
— Какая еще штука? Гаечный ключ, что ли?
— Имэнно, молодой человек, имэнно! Взял Фроим этот ключ и отвэрнул свой болт. И у него, пардон майн идиш, отвалился тухэс.
Соломон Рувимович хитро смотрит на меня и поднимает коричневый волосатый палец.
— Мораль! Юношам не следуэт искать то, что сокрыто, ибо правильно говорил один дрэвний эврей: «Во многих знаниях — много печали».
Водку мы допиваем молча. Соломон Рувимович прав. Я думаю о шкатулке. Если бы я не открыл ее… Впрочем, чего уж сейчас самоедствовать! Если бы да кабы…
Иду выкидывать мусор, снова мою стаканы. Когда возвращаюсь, Соломон Рувимович уже лежит под одеялом. Он желает мне спокойной ночи и отворачивается к стенке.
Стучат колеса, покачивается вагон. Пора и мне на боковую — завтра трудный день. Завтра я, возможно, увижу маму…
Смотрю в темное окно — и вижу человеческое лицо, вытянутое, прозрачное, недоброе, похожее на маску. Человек внимательно разглядывает меня. На мгновение становится жутко — кто это, как, откуда?! Видение длится несколько секунд, потом луч света от станционного фонаря стирает маску.
Тьфу ты, черт, да это же было просто мое отражение! Или нет?..
Расстилаю постель, выключаю свет, ложусь. И в тот момент, когда моя голова касается тощей подушки, слышу глухой голос «жучка»:
— Знаэте, Артем, вы стали участником Великой Интриги. Вы таки пэшка на шахматной доске, где гроссмэйстеры разыгрывают свою партию. Но! Если вы будэте все делать правильно, есть шанс.
— Какой шанс, Соломон Рувимович?
— Шанс, что пэшка пройдет в фэрзи, молодой человэк…
Надо отвлечься, дать мозгу отдохнуть. Я пытаюсь думать о каких-то не связанных с нынешними событиями вещах, но получается плохо — мысли мои неизменно возвращаются к Гумилеву, Витьку, Наде, а потом — к Телли… И так всю ночь напролет.
Лишь под утро конь, точно услышав невысказанную просьбу и сжалившись надо мной, дарит видение из далекого прошлого. Я вижу Чингисхана. Крепкого рыжебородого мужчину средних лет. Лицо его прорезано ранними морщинами, глаза сощурены. Но даже так заметно, что они — разные. Наверное, поэтому современники великого завоевателя не сошлись во мнениях относительно их цвета. Одни писали, что у Чингисхана зеленые глаза, другие сравнивали их с голубым весенним небом.
Он смотрит на огонь. Язычки пламени бегут по толстой ветке кедра, брошенной в костер. Вокруг — тьма. В небе поблескивают звезды, чуть в стороне ночной ветер шумит верхушками деревьев. У подножия холма, на котором расположился на отдых повелитель всех монголов, перекликается стража. Далеко в степи горят костры дальних дозоров.
Огонь пожирает ветку, а Чингисхану видится, что это его войска уничтожают ненавистных врагов, что засели на юге, за Великой стеной, не имеющей конца и края.
Китай — вот куда в скором времени будут направлены острия монгольских копий, вот куда повернутся морды монгольских коней! Пока цзиньские Алтан-ханы сидят на своих позолоченных престолах, нет и никогда не будет ему покоя.
Но прежде, чем идти походом на Китай, нужно покончить с врагами здесь, в степи. Так хочет Вечное Синее небо, не зря оно выбрало его и сделало Чингисханом.
Чингисхан… Это выше, чем все прочие титулы в иерархии степной аристократии. Каган волею Вечного Синего неба. Царь царей. Владыка владык. Нойоны, ханы, гур-ханы, ван-ханы… Все они падают теперь ниц перед ним. Все они служат ему. Все, кроме одного человека!
Чингисхан — повелитель всех монголов и многих соседних народов. Враги рассеяны или убиты. Татары, меркиты, кераиты, найманы больше никогда не будут угрожать его подданным. Любой из монголов, даже самый безродный пастух-арат, может спокойно спать в своей юрте, не опасаясь за свою жизнь, жизнь жен и детей, за добро и скот. Да, пришлось пролить реки крови, чтобы так стало, но теперь мир воцарился в степи. Чингисхан знает это хорошо.
Лишь один человек не покорился его воле. Лишь один человек не хочет мира. Лишь один человек не спит ночами, точит меч, острит стрелы, думая об одном — как извести Есугеева сына.
Имя этому человеку — Джамуха.
Побратим-анда, что не раз спасал Чингисхану, когда тот еще был Темуджином, жизнь и честь. Гордый, хитрый, отчаянный человек, лихой рубака и верный друг, Джамуха не принял волю Вечного Синего неба, не склонил голову перед избранником Тенгри.
Он созвал сторонников, вольных нойонов, затуманил им головы речами о свободе и заветах предков. Немало степных удальцов поверило Джамухе. Анда Чингисхана собрал большое войско. Лесные ойраты, хатагины, дорбены, икересы и даже родичи Борте из племени унгиратов встали под зеленый туг Джамухи. Старики провозгласили его гур-ханом и сотворили обряд жертвоприношения, зарезав на берегу реки Кан белую кобылицу и черного жеребенка. Джамуха, как рассказали Чингисхану, бросил в воду ком земли, мечом отрубил у старой ивы несколько ветвей и сказал, обращаясь к своим новым подданным:
