Поэтому Дедов и Севостьянова, узнав, что теперь ими будет руководить не Евгений Атаманов, а Евгения Атаманова, испытали довольно большой спектр эмоций – от недоумения до… А впрочем, кто знает точно?
Но что касается Светланы, то она как раз отнеслась к удивительной перемене достаточно спокойно и без внутреннего сопротивления. Ну и ладно, будет теперь у них Евгения Эдуардовна. Чем плохо? Её больше интересовало, останется ли в театре всё по-прежнему, поскольку руководство Атаманова-мужчины её вполне устраивало.
Впрочем, нет. Сейчас она сильнее всего переживала о том, что же будет с её любимым мальчиком… Её любимой девочкой, которой ну просто никак нельзя находиться в тюрьме среди ужасных уголовников и не менее ужасных ментов, так похожих на её бывшего…
Дедов то и дело потирал ладонью лицо, после того как в очередной раз бросал взгляд на обновлённую руководительницу. Вот он точно то ли не мог поверить своим глазам, то ли отказывался принимать новый облик главного режиссёра. Впрочем, Константин хорошо знал, в каких ситуациях надо высказывать своё мнение, а в каких имеет смысл помалкивать. Поэтому он ограничивался либо нейтральными репликами, либо выкладывал отдельные мысли по поводу конкретных событий. Либо как мог оправдывался, потому что получил холодный, но основательный разнос за проведение генеральной репетиции в день ответственного спектакля. Севостьянова слушала знакомые реплики, произнесённые знакомым тоном, но совершенно иным голосом и порой ловила себя на том, что у неё раздваивается восприятие. Будто бы вместо одного главного режиссёра теперь за столом сидят сразу два: один – прежний, строгий и знающий театр как свои пять пальцев Евгений Эдуардович, и второй (точнее, вторая) – незнакомая элегантная женщина, каким-то образом тоже прекрасно понимающая творческий сценический процесс.
Разговор коснулся лежащих в больнице Прониной и Глущенко. Если вторая через день-два должна была выписаться, то по части первой пока точной информации не имелось. Москвин напомнил, что Мария обещала сразу же ставить его в известность, лишь только что-то изменится в состоянии Людмилы Ивановны, но нынешним вечером, по всей видимости, статус-кво сохранился. Затем дело дошло и до Дениса, попавшего в странную и чертовски неприятную историю.
– Конечно, я подозреваю, что скрыть от коллег и от общественности тот факт, что наш актёр попал под арест, невозможно, – говорила Атаманова. – Завтра либо Лев Лихтенштейн на канале НМТ покажет, либо в «Балалайке» напечатают новость… Вернее, даже не новость, а радостные вопли о том, что артист застрелил девушку.
– Ой, ну сейчас за это можно и в суд подать, – пробормотала Севостьянова.
– Можно и в суд. Только ведь люди запомнят не опровержение и не оправдательный приговор, которые у нас в стране всё ещё большая редкость, а горячую и хорошо поджаренную информацию… Это я к тому, что ни комментировать, ни вообще что-либо рассказывать о Тилляеве мы не должны. Света, Константин… Завтра первым делом донесите моё пожелание до всего коллектива, включая осветителей. Именно это, а не весть о том, что ваш главный режиссёр теперь «она». Вы понимаете, что у нас основное – театр и его репутация, его имидж, а потом уже всё остальное… По мне ещё пройдутся, вот увидите. Притом все – от «Балалайки» до «Благовеста», каждый со своей колокольни, конечно… Владислав Семёнович, когда должен позвонить Левитан?
– Думаю, с минуты на минуту, – ответил администратор, – если, конечно, следователи не вздумают затянуть допрос за полночь.
– Кошмарная практика, – проворчал Дедов. – Ничего у этих ментов не меняется. Но я всё-таки думаю, что они разберутся, кто стрелял и зачем.
– Кстати, а что это за ребята из Средней Азии, которые приехали за девушкой, чтобы вернуть её родителям?
Москвин охотно рассказал всё, что знал про Махмуда и Эсона со слов Зульфии.
– Этих парней мы видели возле мэрии, – добавила Света. – У них машина – зелёные «жигули».
В этот момент зазвонил телефон. Евгения сняла трубку.
– Театр… Да, Иосиф Самуилович… Нет, сейчас лучше вам поговорить с Москвиным.
Женщина протянула трубку администратору, негромко напомнив: «Он ведь ещё не всё обо мне знает».
Семёныч поговорил по телефону с адвокатом, через некоторое время попрощался с ним и доложил:
– Судя по всему, ситуация сложная, но решаемая. Завтра будут результаты экспертизы, потом – следственный эксперимент. Левитан уверен, что мальчишку удастся вытащить послезавтра.
– Прекрасная новость, – произнесла Атаманова. – Я просто обязана увидеть наконец этого удивительного юношу, который, как я понимаю, спас премьеру «Второй нити Ариадны».
* * *
Как и предполагала главреж, утром местный канал новостей сообщил подробности происшествия. Правда, вопреки мрачным ожиданиям, комментарии оказались довольно сухими. Да, покушение на убийство, в котором подозревается сотрудник одного из городских театров. К счастью, не были названы ни фамилия подозреваемого, ни конкретное учреждение культуры. Зато оказавшиеся на месте происшествия минувшей ночью не только вызвали «скорую», но ещё и сделали фото несчастной девушки, истекающей кровью. Телевизионщики не преминули показать снимки крупным планом. Лицо, правда, подали несколько смазанным, сделав упор на красные пятна, разбросанные по бледно-зелёной толстовке с надписью «Come together» и по бетонному полу подъезда.
Севостьянова ничего не могла понять – Зульфию она не узнавала на этих снимках. И дело было даже не в толстовке, которую Света обычно видела на своём молодом любовнике. Фото сбоку – довольно короткие для девушки волосы, только чуть закрывающие уши. Но это понятно – то ли от нечего делать, то ли из озорства Ерматова, пока сидела в коттедже, соорудила себе каре, так называемую «венгерку». Примерно такой же длины к тому времени отрастил свою белокурую шевелюру Денис. Но Зульфия всегда была брюнеткой, теперь же на полу лежала светловолосая девушка. Облачённая в одежду типа «унисекс» – толстовку, мешковатые джинсы и белые кроссовки.
И тут до Светы дошло окончательно. Она вспомнила банку с надписью «Блондоран», которая стояла на подоконнике в тот неловкий вечер, когда девушка застала их с Денисом в недвусмысленной ситуации. Но если так, значит… Боже ты мой, теперь она поняла, в чём тут дело! Но это же просто ужас, кошмар!..
Выскочив на улицу, она подбежала к ближайшему таксофону и набрала номер администрации театра. Длинные гудки. Ну да, в девять утра сегодня вряд ли кто-то будет там сидеть и ждать звонков! Но время терять нельзя. Может, Москвин в виде исключения появится хотя бы к десяти?
К счастью, так и случилось. Изнемогающую от нетерпения женщину администратор усадил на диванчик в фойе рядом со своим столом и коротко изложил ситуацию:
– Левитан сообщил, что ночью ничего нового и ничего плохого не произошло. Наш Денис сидит в одиночке. На допрос его вызвали только после приезда адвоката. Буквально с минуты на минуту ждут результатов экспертизы.
– Вы видели новости? Я не сразу смогла узнать Зульфию. Она что – постриглась и перекрасилась? Когда? Зачем?
