— Иди, дай я тебя поцелую, — говорила она иногда, а потом закрывала глаза и вытягивала губы, будто касаясь ими щеки мертвой женщины. — Ложись спать рядом со мной. Видишь, я сшила тебе красивую ночную рубашку. Тут вышивка, как тебе нравится. — И она поднимала легкую вещицу в конус света с пляшущими пылинками, пробивающийся сквозь оконные стекла.
Я подглядывала за матерью, когда она разговаривала с тетей или когда стояла у двери и кричала. Я боялась, что даже тогда она обращается к сестре и чувствует себя лучше, замечая, что на улице ее слушают соседки. Когда мама выходила и скрывалась за поворотом дороги, я следовала за ней, приседая, чтобы стать невидимой, а потом неожиданно догоняла и шла с ней рядом.
— Ты же ее видела, мам?
— Кого?
— Тетю Корнелию.
И каждый раз я надеялась, что она скажет мне: «Что ты говоришь, Мари, твоя тетя умерла. Мертвые не возвращаются».
— Нет, сегодня нет, — отвечала вместо этого мама. — Наверное, она занята.
Радость дарили только отпуска Джузеппе. Он приезжал домой со всевозможными деликатесами, которых никогда не видели в нашем районе: сырами, мясным ассорти, пряной горчицей. А еще — с рюкзаками, набитыми грязной одеждой. Мать была просто счастлива, когда вываливала ее на пол, комментируя каждые пятно и запах.
— Мой бедный сын, — притворно сокрушалась она. — Один на Севере, кто ему поможет? Только мама.
Даже папа снова улыбался. За столом он откупоривал новую бутылку вина и выпивал за здоровье своего старшего сына, который с каждым разом возвращался все красивее и взрослее. Время от времени Джузеппе развлекал нас историями об учениях, которые проходили солдаты, и об испытаниях, проверяющих их ловкость.
— Две недели назад нас оставили посреди заброшенного леса. Компас, одеяло и никакой еды, — поведал он однажды. — Сказали, что мы должны пройти все испытания и научиться выживать. И мы справились, хоть и было непросто: пришлось потом выискивать на себе клещей.
— Да ну, — махнул рукой отец, — чепуха! В дни моей юности мы цепляли клещей, даже если не были в лесу. Этих зверей надо топить в оливковом масле, они там задыхаются.
— Я так и сделал, папа: вспомнил, как мама рассказывала мне об этом.
И на мамины глаза наворачивались слезы. А потом она переводила взгляд на Винченцо и надеялась, что он, родившийся таким неправильным, однажды станет похож на своего старшего брата. Затем, чтобы никого не обидеть, она взъерошивала мне волосы и заводила со старшим сыном разговор обо мне.
— Твоя сестра тоже приносит нам много радости. У клобучниц она одна из лучших. Говорят, у нее талант рассказчика, — хвасталась мама.
— Как хорошо, Мари! Тобой все гордятся.
Мама и папа смеялись, а иногда и Винченцо тоже. Я и сама смеялась, не понимая над чем, просто мне нравилось радоваться вместе с родителями. Так я чувствовала себя частью семьи, тесного круга, пусть и несовершенного, но по-прежнему охраняющего меня от опасностей, когда все вокруг начало разваливаться.
Для нашего района настали скверные времена. Происходило много всего неприятного, и люди боялись. Количество грабежей, жертвами которых в основном становились пожилые и самые слабые, увеличилось. Бандиты на мопедах вырывали у прохожих сумки, сдергивали золотые цепочки, часы. Быстрые и умные, они виляли по улицам, а потом уносились прочь по набережной. У тетушки Анджелины так выхватили сумку, и тетушка упала и сломала бедренную кость.
Карабинеры устраивали контрольно-пропускные пункты на дорогах и патрулировали окрестности вооруженными группами, но негодяев это не останавливало. Когда Джузеппе уезжал, дом снова становился тихим и грустным. Папа замыкался в своем молчаливом протесте, а мама вечно занималась какой-нибудь работой. Несколько раз парикмахерша передавала ей потрепанные журналы. Мама читала их вечером у окна. Я видела, как ее глаза жадно следили за извращенной и страстной любовью главных героев.
— Я не понимаю, почему ты читаешь этот мусор?! — кричал папа. — Что, думаешь стать более образованной?!
В этот момент мне вспоминалась его «Зора», и кровь ударяла в голову, потому что мне хотелось сказать, что у его вампирши тоже нечему хорошему поучиться. Но я молчала, потому что никогда не смогла бы напасть на отца.
Когда начиналась гроза, мама испуганно замирала у окна и с тревогой смотрела на небо, боясь молнии.
— Отойди, Мари, — отстраненно просила она, если я садилась рядом, чтобы сделать домашнее задание.
Мама повторяла странный детский стишок о громе и молнии, несколько раз крестилась. Я притворялась, что ухожу, и наблюдала за ней из-за холодильника. Глядела на маму, на окно, затем на небо, освещавшееся яркой вспышкой.
— Ударь по дому и обрати его в прах, — бормотала я.
Мама продолжала повторять стишок, ветер проникал в трещины стен и носился вокруг. Я пряталась в его шорохе и наблюдала, как медленно качается люстра.
«Вот он, — думала я, — призрак тети Корнелии».
Сезон прощаний
1
Шли недели, я стала нетерпеливой. Меня снедала потребность заполучить кусочек мира только для себя одной, полностью отделить его от жизни, которую я вела каждый день. От этого желания пекло гортань. В школьной жизни наступил период великой лени, даже уроки сестры Линды надоели. Первое весеннее тепло только усиливало скуку, наполняло все вокруг злыми мухами, размывало синеву моря так, что оно растворялось в воздухе. Даже с Микеле я вела себя невыносимо. Он все так же преданно провожал меня до автобусной остановки, но я говорила с ним без особого желания. Поцелуй мы больше не обсуждали: он остался в том дне, словно был заперт на старой фотографии, которую лишь изредка вытаскивают на свет.
— Что случилось? — несколько раз пытался спросить у меня Микеле, но я только пожимала плечами.
Я ничего не знала о чувстве, охватившем меня. Сегодня я могла бы назвать его некой формой скрытой меланхолии, но в те дни не понимала подобных эмоций, свои двенадцать я знала только, что все больше и больше напоминаю ту маленькую девочку из истории тети Корнелии. Я могла бы проходить сквозь двери и стены, сидеть в комнате, но оставаться невидимкой. Мама трепетно следила, чтобы я хорошо ела, спала не менее девяти часов в день и усердно училась. Она зациклилась на моем распорядке дня и не осмеливалась копать глубже — возможно, из страха найти нечто такое, что нарушит и без того ненадежный внутренний баланс нашей семьи.
Однажды в середине мая, возвращаясь из школы, я увидела бабушку Антониетту, которая ждала меня у дверей своего дома.
— Зайди, Мари, зайди ко мне.
Я поцеловала ее в щеку. Она забрала у меня портфель и впустила в дом.
— Как сегодня в школе?
— Хорошо, бабушка, все как обычно.
Она села напротив меня, скрестив руки на коленях. На столе стояли наполовину пустая чашка кофе и печенье.
