Ужасная жара обволакивала красивые белые стулья в стиле модерн, стоявшие в саду; зеленые камелии, ряды самшитов и рододендронов в кадках, расставленных по краям прохода, ведущего к банкетному залу. Треск цикад смешался с мелодиями оркестра. Я закрыла глаза, ожидая, пока дыхание, прерывающееся от жары, не восстановится, чтобы можно было сделать глубокий вдох, глотнуть чистого кислорода. Именно тогда я и услышала этот голос — пронзительный резкий голос зрелой женщины, который пожаловался:
— Говорила же тебе, что мы опоздали!
Я открыла глаза и сразу увидела ее. Она неловко ковыляла на очень высоких каблуках, глубоко вонзающихся в гравий. Я не сразу ее узнала. Меня обманули круглое лицо, пышная фигура и огромная грудь, которую подчеркивало глубокое декольте ярко-красного платья. Кто-то счел бы его вульгарным, но мне оно показалось сногсшибательным. И тут я поняла, кто это, — по длинным черным волосам, спускающимся на спину мягкими локонами.
— Магдалина… — выдохнула я.
Почему-то я невольно вскочила. Мне хотелось встретиться с ней, может, показать, как я изменилась: я теперь тоже была женщиной, а не ничтожной мелкой Малакарне. Она наклонилась, чтобы поправить туфлю на тонюсеньком каблуке, и только тогда я заметила ее спутника. Все мое внимание сосредоточилось на Магдалине, и тот, кто шел с ней рядом, показался мне сперва просто незнакомцем в сером костюме и светлой рубашке, но когда они оба остановились, я присмотрелась внимательнее и замерла, растеряв все слова и мысли. У спутника Магдалины были вытянутый заостренный овал лица, смолянисто-черные волосы и большой рот с жесткой и суровой складкой. Только глаза остались прежними, ярко-зелеными; очень длинные ресницы, густые брови. Мы узнали друг друга за один удар сердца.
— Микеле… — прошептала я.
— Мария.
И, словно в какой-то жестокой игре, прошлое вернулось ко мне. Запах моря, крики чаек. Его рука сжимает мою рядом с мертвым телом Винченцо. Я помнила, в каком месяце какого года мы встретились впервые; помнила, как учитель высмеивал его перед всеми. Жирдяй, жиртрест… Микеле так изменился. Стал красивым: широкие плечи, скульптурно вылепленные ноги, выпуклая челюсть. Каждый килограмм детского веса превратился в мускулы и силу. Но я вспомнила гораздо больше. Как будто, увидев его, я увидела и себя, проложив мост между настоящим и прошлым. Короткая яркая жизнь пролетела передо мной в мгновение ока. Я вспомнила слезы, свои и мамины; бабушку Антониетту, которая заставила меня прикоснуться к твердому комку под мягким маслом ее груди, измученное лицо папы: «Ты больше не должна видеться с ним. Никогда». Бесповоротное решение, невыносимая уверенность. И вот теперь он тут, в нескольких метрах от меня.
— Микеле… — прошептала я снова.
— Вы только гляньте, кто здесь! Маленькая Малакарне!
Ненавистный голос Магдалины вернул меня к реальности, заставил подскочить, будто ночью, когда внезапно просыпаешься оттого, что тебе снится падение. Пронзительная нота, разрушившая тихую гармонию.
Словно камни в море
1
С Микеле было нелегко разговаривать. Легкость, с которой я рассказывала о себе, когда мы были детьми, исчезла.
— Хорошо выглядишь, — сказал он тихо, но явно смущенно, в то время как Магдалина расточала мне поцелуи и объятия, не беспокоясь о пятнах яркой помады, остающихся у меня на щеках.
— Где ты был? Я давно тебя не видела в нашем районе.
— Ты тоже пропала.
Я пригладила волосы, заправила прядь за ухо. Конечно, я не могла сказать ему, что последние несколько лет жила как отшельница, каждый раз меняя путь, когда мне грозила встреча с прошлым.
— Много занималась. Я на последнем курсе естественно-научного лицея.
— Ах, учеба! — махнула рукой Магдалина. — У тебя мозги не хуже, чем у моего брата, но для чего они тебе? Работу все равно не найдешь. Тебе придется уехать, найти другой путь, чтобы не умереть с голоду. Я бросила школу много лет назад и стала парикмахершей. Хожу по домам, хорошо зарабатываю и собираюсь купить машину.
Вот, подумала я. Магдалина в своем репертуаре. Может испортить жизнь одной шуткой, обидеть единственным взглядом, неуместным замечанием.
— Посмотрим. Пока что я готовлюсь к экзамену на аттестат зрелости, — отрезала я.
И заметила, что Микеле смотрит на меня.
— Ты так внезапно исчезла, — сказал он осторожно, словно боялся, что я могу развоплотиться прямо у него перед носом. Я не ответила. Возможно, на самом деле он и не ждал ответа.
— Микеле служил в армии в Риме, знаешь? — заявила Магдалина, словно специально прерывая наш обмен взглядами. — Однажды я ездила к нему в гости, и он показал мне город. Такой красивый — самый красивый в мире, вот правда.
Внезапно я вспомнила, как много лет назад мой друг детства сказал перед всеми, что ему нравится Магдалина. И вот они тут, сейчас, у меня перед глазами, пришли на свадьбу к моему брату, вместе гуляли по Риму. Я попыталась представить Микеле в той же форме, которую видела на Джузеппе в день похорон. Теперь Микеле и Магдалина встречаются. И хотя у меня уже был Алессандро, непонятно по какой причине я вдруг поняла, что это совсем другое дело.
— Мне пора возвращаться, — сказала я смущенно и торопливо.
— Ах да, мы все идем внутрь. Мы ужасно опоздали. Микеле подобрал меня только полчаса назад.
Я хотела спросить, работает ли он теперь с отцом или с пресловутым Танком, чье существование когда-то так упорно скрывал. Но не стала. Однако не смогла приказать сердцу биться спокойнее. Мы вошли в зал, сопровождаемые высоким дребезжащим голосом певца. Кто-то танцевал, другие стояли и болтали. На лицах некоторых гостей я заметила гримасу разочарования, потому что официанты сначала обслуживали другие столы, а к ним еда попадала уже холодной; они злились, что их считают людьми второго сорта, не ровней другим и все такое прочее.
Все это раздражало. «Бедняжки, — подумала я, — они борются ни за что». Однако эта мысль меня не успокоила.
Я плюхнулась на стул. За нашим столом никого больше не было. Мама с папой танцевали и казались очень красивыми. Бабушка Ассунта и тетя Кармела болтали с родственниками, которых давно не видели. Молодожены исчезли, чтобы сфотографироваться в саду. Я подняла тарелку, которой мама прикрыла ризотто с морепродуктами. Снова накрыла — аппетита не было. Меня сжимали змеиные кольца давно знакомого чувства. Оно частенько меня сопровождало, заключая в ловушку приятных мучений. Я была лучше других, могла осознать их убожество, стать их судьей, потому что отличалась от них, а следовательно — была одинока. Я стояла в стороне и наблюдала, размышляла, анализировала, как поступали мы с Алессандро, когда с жаром спорили о мыслителях, которые на протяжении истории человечества меняли судьбы мира. Я думала о том, что никто из находящихся сейчас здесь, в этом зале, не свободен по-настоящему. Я не была свободна видеться с Микеле. Не была свободной даже в эту самую секунду, потому что не сказала ему правду.
