Идти еще пару кварталов, я качу чемодан по тротуару и вдруг начинаю плакать. За квартал до дома плачу уже так сильно, что едва могу дышать. Стою на углу и рыдаю. Мимо идут люди и глазеют на чокнутую плачущую женщину.
Возле нашего дома есть церковь – небольшая, но очень красивая, я захожу туда прямо с вещами. Через витражи льется свет: красный, оранжевый, розовый. Лучи разбегаются в полумраке, в них играют и танцуют пылинки. Сейчас здесь пусто. Качу чемодан мимо купели со святой водой и сажусь на последнюю скамью. И даю волю слезам, пока их больше не остается.
Наконец мне удается перевести дух; за окном солнце высветило зеленые, желтые и фиолетовые стекляшки. Встаю и возвращаюсь в суету городских улиц, к дому, где живу с мужем и дочерью, Адди. Вхожу в дверь, за которой снова должна стать матерью. Той, кем думала, мне никогда не быть, той, кем никогда быть не хотела. И все же каким-то образом вышло иначе.
ГЛАВА 21
2 марта 2008 года
Роуз, жизнь 4
– Люк, что-то не так!
Я стою в кухне, вцепившись в край черной столешницы там, где в граните скол; большой палец упирается в эту впадину.
– Люк! – громче зову я.
Голова кружится, в ушах шумит кровь. Наконец-то я понимаю, что имеют в виду люди, говоря это. Сажусь прямо на пол, на крошки и прочие плоды моих попыток приготовить ужин. Колени согнуты, большая выпуклость на месте талии твердая и напряженная. Незнакомое ощущение. Не похоже на обычный беременный живот, что-то не так.
– У тебя отошли воды?
– Нет. Вряд ли…
Наши взгляды устремляются к ластовице моих угольно-серых легинсов – не влажные ли они. Нет. Может, я просто драматизирую и все нормально?
– Думаешь, пора? – спрашивает Люк. В его голосе – счастливые нотки, которые появились, когда я сообщила о своей беременности. Мне они нравились.
Сейчас он к тому же явно встревожен.
С начала беременности Люк излучал счастье, и, будто лекарство, оно проникло и в меня. Я понятия не имела, что в этом нуждаюсь. Наш брак исцелился. Все шло как нельзя лучше.
Кто знал, что беременность может стать решением проблем? Я думала, она нас уничтожит, прежде чем осчастливить.
В этот миг мой вздувшийся живот пронзает боль – и я кричу.
* * *
Однажды, месяца три назад, Люк вернулся домой рано, удивив меня. Я ждала его только через два часа. Он вошел и услышал, как я вслух разговариваю со своим животом. То есть с ребенком. Да, я стала делать это, только втайне от всех, особенно от мужа.
Обычно я приходила с работы около трех и иногда готовила что-нибудь затейливое. В тот день я делала соус, который требовал много внимания и пары часов на плите. Как раз нарезала ингредиенты для основы.
– А знаешь, из сельдерея, морковки, лука и чеснока можно приготовить что угодно? Однажды ты будешь варить этот соус с мамочкой. Может, я попрошу дедушку сделать для тебя специальный стульчик или лесенку, чтобы ты могла забраться на нее и смотреть на стол рядом со мной. Дед с удовольствием его смастерит! Вместе постряпаем, а потом ты попробуешь то, что приготовила сама, и будешь страшно собой гордиться. Моя мама, твоя бабушка, обожает готовить. Она передала эту любовь мне, а я хочу передать тебе.
Я совсем не сентиментальна. Терпеть не могу, когда все скачут вокруг будущих мамочек: подожди, вот родишь и будешь та-а-ак счастлива – сама же знаешь, как это бывает.
Лучше сразу меня убейте.
И все же, оставаясь дома одна, я привыкла общаться с ребенком. Это вошло в привычку. Так странно: ты сама себе хозяйка, отдельная личность, но почти десять месяцев вы с ребенком составляете единое целое. Этого не чувствуешь, пока не начинаешь замечать, как меняется твое тело, и каждый раз, опуская взгляд, видишь доказательство, что внутри тебя есть еще кто-то. Прежняя ты изменилась. Расширилась. Когда ребенок начинает шевелиться, пинаться, ты на самом деле понимаешь: вас двое. Ты больше не одна.
Это даже мило.
Итак, я болтала, нарезая панчетту
[9], и на середине фразы услышала шум позади. Замолчала, опустила нож и обернулась. В дверях стоял Люк и наблюдал за мной с забавным выражением лица.
– Давно ты там стоишь? – буркнула я.
Щеки немедленно вспыхнули. Кровь прилила к шее, к ушам, ко лбу. Я стиснула зубы. Меня застукали!
Люк расплылся в широкой улыбке.
– Не очень… – начал он.
– Врешь! Что ты слышал? – рявкнула я.
– Роуз, успокойся. Чего разошлась?
Я подошла к плите и быстро выключила газ под кастрюлькой.
– Не надо было за мной подглядывать!
Люк громко расхохотался – и мне сразу захотелось ему врезать.
– Ты смутилась, вот и злишься. Не ругайся… Я не подглядывал, просто слушал.
– Без разрешения!
– Увы, да. Прости, что расстроил тебя. Но ты так мило разговаривала с малышом, я очень удивился. Не ожидал такого и не смог удержаться. Мне хотелось послушать, что ты говоришь. Часто ты так?
Сжав кулаки, я попыталась сделать глубокий вдох и успокоиться.
Кожу все еще жгло. Беременность протекала по-разному, иногда все шло хорошо, но чаще она меня бесила. Каждый знал, что я не хотела ребенка, теперь с меня будто не сводили взгляда, я устала от вопросов: как, дескать, я справляюсь с беременностью? Словно у них было право судить, наблюдать и высказывать свое мнение. Поэтому на такое я реагировала резко.
– Роуз… – Смех Люка затих. Муж шагнул ближе. Я повернулась к овощам на разделочной доске. – Я рад, что услышал, как ты с ней разговариваешь. Иногда я гадал, чувствуешь ли ты связь с ребенком. Когда мы вместе, ты не подаешь вида, а я не спрашивал, потому что тебе все это нелегко дается. – Он взял меня за плечи, склонился и поцеловал в шею. – Я тебя люблю. Прости, что слушал без разрешения. Больше так не буду.
– Да, так и есть, – призналась я. Повернуться и сказать ему это в лицо я не могла, поэтому сообщила плите и кастрюльке, где томились чеснок и оливковое масло: – Я разговариваю с ребенком. Все время. Ясно?
– Ясно, – прошептал Люк и убрал руки.
Я знала, что должна ему доверять. Окружающие порой бывали резки, но Люк держался спокойно. Беременность ослабила напряжение между нами, и с каждым днем мы становились ближе друг к другу. Однако я все еще не находила сил взглянуть ему в глаза, поэтому косилась влево, рассматривая аккуратные кубики панчетты.
– Я привыкла, что она – знаешь, я уверена, это девочка – все время со мной. Она настоящая. Я воспринимаю ее как человека. Не могу объяснить…
У Люка, наверное, перехватило дыхание.
– Она человек, и поэтому я кое-что ей рассказываю. И хватит об этом. Прошу, никому не говори. – Я вновь повысила голос: – Особенно своим родителям!
