Я рада, что решилась написать эту книгу. Мне было полезно отвлечься: после смерти мамы рекламная кампания увлекла меня целиком. Ради нее я с радостью хваталась за любую возможность и соглашалась на все.
– Как вас зовут? – спрашиваю я незнакомку.
Она поднимает взгляд:
– Марика.
– Не стоит смущаться того, что вы не хотите детей.
– Да, знаю. – Она переступает с ноги на ногу, высокие каблуки тонут в ковре. – Но об этом всегда тяжело кому-то говорить. Никто же не верит. Или думают, что с тобой что-то не так.
– Как я вас понимаю. Раньше я чувствовала себя такой одинокой. – Думаю, как хорошо обо всем этом забыть, радоваться работе, наслаждаться одиночеством. У меня чудесные друзья и коллеги, а еще есть папа и тетя Фрэнки. – Слава богу, я познакомилась со всеми женщинами, которых опрашивала для своей книги, – говорю я Марике.
Та кивает.
– Наверное, было здорово.
– Да. – В холле становится все тише, скоро начнется очередная серия докладов. Роюсь в своей огромной сумке, где ношу стопку увесистых книг, оттягивающих руку, программу конференции, бумажник, и выуживаю тонкую синюю визитницу. Одну карточку я протягиваю Марике. – Если мы больше не пересечемся, пишите мне на почту когда угодно, пообщаемся. Тороплюсь на встречу, иначе мы могли бы сейчас выпить кофе.
Марика берет визитку.
– Рада знакомству.
Иду дальше, возвращая в сумку визитницу. Она падает на самое дно. Люк преподнес мне ее за ужином в день, когда я впервые получила работу в научном учреждении. Он аккуратно обернул подарок синей бумагой – мой любимый цвет, цвет моря в солнечный день, и завязал зеленой лентой – еще один мой любимый цвет, а карточку подписал так: «Профессору Роуз, моей единственной и неповторимой, в честь начала долгой и успешной карьеры. Навеки твой, Люк».
Воспоминание очень четкое. Я шагаю и удивляюсь, что оно уже не ранит, не причиняет прежних страданий. На меня снисходит некое умиротворение, я и не знала, что можно так относиться к мужчине, который некогда был мне мужем.
* * *
Несмотря на всю боль из-за развода, из-за того, что Люк сошелся с другой и у них появился ребенок, в итоге мы сохранили подобие дружеских отношений.
Все началось со смерти моей мамы.
Я написала ему, что ей осталось недолго. Мне показалось, так надо сделать. Люк хорошо знал мою маму и даже так ее называл, он любил ее, и она его тоже любила. Бывший муж ответил почти сразу: «Мне так жаль, Роуз».
Затем пришло второе сообщение: «Ничего, если я зайду попрощаться?»
Его просьба меня ошеломила. Я сидела в маминой палате и читала детектив в кресле, где обычно дремал отец, – его я отправила ненадолго домой. Я переживала за папу. Он все время находился в больнице, это очень изматывало.
Люку я ответила не сразу. Сначала вообще не знала, что написать, мы не виделись несколько лет.
Развод – это так странно. Вы живете вместе с десяток лет, все делите на двоих, а потом – если детей не осталось – раз, и вы друг другу никто. По крайней мере, если не хотите, то и стараться поддерживать отношения не нужно.
Но проведя рядом с больной мамой столько дней, готовясь вот-вот потерять человека, который любил меня с самой первой минуты моего существования, я передумала. Встреча со смертью переворачивает точку зрения. Все становится иным. Твоя ярость по отношению к кому-то, прошлые драмы кажутся мелочными и незначительными.
Пусть я долго злилась на Люка, пусть наш развод в итоге оказался благом, я не хотела, чтоб мы остались чужаками. Уж слишком много пережили. Его просьба попрощаться с моей мамой меня тронула.
Я напечатала ответ: «Хорошо, но приезжай скорее. Времени почти нет».
Спустя пару часов он уже стучал в дверь. За окнами садилось солнце, в комнате царила темнота, лишь у кровати мамы горела лампа. На мгновение я заколебалась, меня охватила паника. Зачем я согласилась?
Потом я встала и впустила его.
– Привет, Роуз.
– Привет.
Мы стояли и рассматривали друг друга. А потом Люк меня обнял. Сначала объятия были неловкими, словно каждый из нас сомневался, что это хорошая идея. Но потом меня охватило знакомое ощущение спокойствия.
Нечто узнаваемое, то, что мы когда-то годами делали не задумываясь.
– Мне так жаль, Роуз, – сказал Люк, уткнувшись в мое плечо.
Мы отпустили друг друга.
– Я рада, что ты пришел, – отозвалась я.
Истинная правда. Еще секунду назад я была не уверена в своем решении, но когда Люк появился на пороге, сомнения исчезли.
Мы подошли к кровати мамы.
Она казалась такой маленькой, высохшей, непохожей на себя. Каждый раз я смотрела на нее, вглядывалась пристальнее, и мне хотелось плакать.
– Я все еще скучаю по лазанье, которую она готовила на Рождество, – сказал Люк.
– Правда? – улыбнулась я.
– О да. С твоей мамой в готовке лазаньи никто не сравнится.
– Да, – вздохнула я.
– Помнишь, как она разозлилась, узнав, что на нашей свадьбе не будет большого итальянского стола с печеньем
[12] и засахаренного миндаля для сувениров гостям
[13]?
– И как я забыла? – усмехнулась я. – Она кричала, будто мы кого-то прикончили.
– А леди у нас злопамятна!
– Уж мне ли не знать.
Около часа мы с Люком обменивались воспоминаниями о моей маме, хорошими, забавными или тягостными. Смеялись над тем, что она говорила и делала. Как врывалась в нашу жизнь, наш брак, даже наши шкафы с одеждой со всякими сумасшедшими свитерами, нравилось нам это или нет. Чем больше мы говорили, тем легче мне было находиться там, у постели матери, будто наши слова как по волшебству могли вернуть прежнюю, знакомую нам женщину, опять вдохнуть в нее жизнь, пусть хоть на пару минут.
– Я рада, что ты пришел, Люк, – сказала я, когда он уже собрался уходить.
– Как я мог не прийти? Я любил твою маму.
– Приятно слышать.
– Но это правда, – возразил Люк и хрипло добавил: – Знаю, ты будешь скучать по ней, Роуз. Вам с отцом, наверное, адски тяжело…
– Последние недели выдались ужасными. – Я посмотрела на Люка – он все еще не отводил взгляда от моей мамы, поэтому мне было легче сказать то, что я в итоге произнесла: – Рада повидаться с тобой. Как хорошо, что ты здесь, даже не представляла, что так будет.
