Он помедлил, раздумывая, говорить дальше или нет. Хотя почему нет? Здесь ведь все свои.
– Они получат весть. И не только они.
– Кто такая? Чего надо? – рыкнул вой, глядя поверх головы Чернавы в темноту проулка.
– Меня Усыня послал, – пискнула девушка.
Охранник поднял повыше факел… Нет никого больше. Только эта девка.
– Усыня сказал: пусть Своежир знает! Гости от него перебежали на двор постоялый, что за два дома напротив. Засели там. Их шестеро осталось всего. Поспешите! – с сорочьей быстротой выпалила Чернава. – Это все. Я назад.
– А ну стой! – вой попытался перехватить девушку, но она ловко увернулась и шмыгнула в узкий проулок. Быстрый топоток – и нет ее.
Вой воткнул факел в держатель, снял рукавицу, с наслаждением почесал затылок.
– Пойду боярину расскажу, – сказал он напарнику. – А ты тут… бди.
– Постоялый двор тот я знаю, – сказал Прибысл. – То Внезда двор. Внезд его держит, а до того отец его держал.
– Двор Внезда все знают, – перебил младшего брата соцкого Грудята. И дружиннику: – Эта девка сказала, почему они туда перебежали?
Тот помотал головой.
– Девка дура, – пробасил он. – Что велели, то и сказала.
– А чего он девку послал? – нахмурился Грудята. – До того холоп от него бегал. А девка чья, воин?
– Усынина девка, я ж говорю. Дура дурой.
– Знаешь ее?
– Видал разок, – соврал воин. Не хотелось говорить, что девка ловчей его оказалась. А может, и не соврал. Он ведь и впрямь видел ее только раз. Нынче у ворот.
– Я думаю, Усыня потому поторопился, – сказал Своежир, – что решил сам варягов побить. Не совладал и послал за подмогой.
– А самому ему зачем было? – Грудята все еще сомневался. – Был же у нас договор.
– Это как раз просто, – усмехнулся неревский соцкий. – Твой обидчик не пустой пришел. С товаром.
Грудята тоже усмехнулся. Вот теперь понятно. Решил Усыня товар белозерский прибрать. И получил сапогом по крысиной морде.
– Поднимай воев, брат, – велел Своежир Прибыслу. – Пора им серебро отрабатывать.
– А Внезд что? Противиться не станет? – на всякий случай спросил Прибысл.
Грудята и Своежир засмеялись.
– Кто он, а кто мы? Заартачится – мы его в бараний рог согнем и в дырку нужника засунем, – пообещал соцкий. – Без нашей воли тут ни мешка овса, ни меры ржи ему не продадут. Да и ради кого Внезду упираться? Ради полудюжины чужих?
Постоялый двор всегда пусть маленькая, но крепость. Даже если расположен внутри городских стен. Народ останавливается разный. Раз у кого-то имеется дорогое имущество, то непременно отыщется тот, кто этим имуществом желает завладеть. Безопасность как имущества, так и владельцев – основа репутации средневековой гостиницы. Важнее кормежки и бытовых условий.
Двор Внезда исключением не был. Крепкая ограда, солидные ворота, внутренняя охрана из псов и верных людей. Все для тех, у кого имеются денежки.
У Милоша денежки имелись. Он еще при заселении оповестил хозяина, что товар у него очень дорогой, потому – двойная цена за все услуги, включая девочек, горячую воду и овес для коней. И занял он девять комнат из десяти, предупредив, что ждет товарищей. Милош бы и десятую занял, но там обитали двое любечских купчиков, оплативших номер на две седмицы вперед.
От купчиков, впрочем, проблем не ожидалось. Те в чужие дела нос совать не станут. Им достаточно было одного взгляда на высиненные усы Осмола, чтобы занять правильную нейтральную позицию.
Сам Внезд, может, и удивился, что в братьях у южанина-словенина природный варяг, но уточнять не стал. И впрямь: братья ведь не только кровные бывают, но и по браку тоже. И по обету. Вот и дочки у купца совсем друг на дружку не похожи. Надо полагать, не одна жена у купца. Что тоже совсем не удивительно. Чай, небедный человек.
Шум на подворье у Усыни Внезда разбудил, но особо не встревожил. Ну не поделили что-то и подрались люди. Бывает. Тем более гости у Усыни. Значит, без выпивки не обошлось. А где выпивка, так и потасовка. И на здоровье. Главное – чтобы пожара не было.
Пожара не было. Но появление неслабой шайки нурманов, коих Милош объявил теми самыми товарищами, если и лучше пожара, то ненамного.
Однако деньги заплачены, нурманы безобразничать вроде не собирались. Только самый страшный из них потребовал немедля затворить ворота. Мол, время позднее, а снаружи что-то беспокойно.
Внезд был склонен думать, что это «беспокойство» напрямую связано с самими нурманами, но требование выполнил беспрекословно. Сообразил: если нурманы и варяги оказались в одной упряжке, то управляет ею кто-то непростой. И «непростого» этого Внезд вскоре определил. Белобрысый, безусый, смутно знакомый худощавый паренек… Хотя нет, пареньком его можно было назвать только издали. А в глаза глянешь, и поясница сама в поклоне сгибается: «Что угодно господину?»
Сам господин Внезда вниманием не удостоил. Оно и к лучшему. С тем же Милошем как-то попроще. Хотя и Милош… Он купцом только прикидывался, как оказалось. А теперь скинул личину и превратился в такого же воина, как и варяги, что с ним приехали.
– Ты, Внезд, не сомневайся и не бойся, – сказал хозяину постоялого двора Милош. – Если захочет кто сейчас в твой двор войти, говори, что места нет. Вот утро настанет, тогда пусть и приходят. Будут грозить, не слушай. Стой на своем. Это, Внезд, враги наши. Мы их, понятно, побьем, но крови будет много, и не только их и нашей. Тебе такое надо?
Внезд помотал головой, мысленно взвывая ко всем богам: помогите, пронесите беду мимо!
– Ты не бойся, – еще раз повторил Милош. – Не только враги у нас в вашем городе. Вождь наш с самим великим князем Олегом из одной чары пил.
И тут Внезд вспомнил, где видел их юного вождя. И понял: ох, не пронесет мимо. Ох, не пронесет!
Но Милош похлопал новгородца по широкой спине и сказал хоть что-то хорошее:
– Сделаешь все правильно, получишь гривну серебром.
И враз полегчало Внезду. Ха! За гривну можно и рискнуть. Тем более варяги и нурманы в кои веки на одной стороне. И что особенно приятно – это его сторона, Внезда. Так что кто бы ни оказался с той стороны, пусть-ка попробует пересилить.
Но боги, видно, за что-то сильно обиделись на Внезда, потому что по ту сторону оказался тот, кому Внезд отказать никак не мог. Соцкий Своежир. Внезд не удивился, что это он, Своежир. Ведь именно соцкий ругался с молодым вождем на княжьем суде.
Будь воля Внезда, он тотчас открыл бы ворота.
Но воля была не его.
– Никак не можно, уважаемый господин! Не велено до утра открывать! Утром – милости просим, а сейчас никак не можно!
Голосок у Альжины тоненький, жалобный…
