Момент был ответственный. Убийца только что вывел конунга из гарда, где его взять было в полтора раза труднее, чем на общей территории. Сложнее только на троне, но в большом тафле долго отсиживаться на троне нельзя. Противник выстроит «стены щитов», заблокирует углы-выходы, зажмет в гарде, и конец котенку.
Позиция Машега была в целом сильнее, однако Дерруд ухитрился получить преимущество в одном из направлений, и теперь его конунг с половиной уцелевших хускарлов короткими перебежками рвался к цели, где вторая половина фигур Убийцы, перемещенная туда после серии удачных бросков, уже зачистила пару атакующих «топоров», прижав их к запретной угловой клетке.
Машег тоже не щелкал клювом. Изо всех сил рвался к опасной диагонали. Но ему категорически не везло. Кости выдавали обидную мелочь. Три, четыре, снова три.
Конунг скользнул к границе поля, чтобы следующим ходом преодолеть оставшиеся клетки. Дерруд уже праздновал победу и комментировал невезение противника обидными репликами. Чем, видимо, и спугнул переметчивую даму-удачу. Машег выбросил десять. Его фланговый «топор» скользнул на максимальную дистанцию и ловко прижал к краю Деррудова ведущего «хускарла». Рядом с конунгом образовалась опасная брешь. Путь к заветному выходу оказался перекрыт. Но локальный перевес в численности был по-прежнему у Дерруда. Конунг ушел левее, под прикрытие оставшихся защитников. Машег опять выбросил смешные три, не дотянув ровно одну позицию до нужной клетки. Дерруд хохотнул, бросил кости (выпало шесть, но конунгу хватило бы и двух) и снова оказался в одном ходе от победы.
Машег сжал кости в кулаке, потряс, подул, пробормотал что-то по-древнееврейски и метнул кости.
Двенадцать!
Ринувшийся через всю доску, на одиннадцать клеток, «топор» отрезал конунга от спасительного выхода. Отчаянный ход. В трех клетках Деррудов «хускарл». Один ход – и прижатый к краю резкий «топор» слетит с доски.
Выпало два.
Дерруд зарычал, но сделать ничего не мог. «Хускарл» не дотягивал. И это была катастрофа. Минут через пять подтянувшиеся «топоры» обложили Деррудова конунга. Конец игры.
– Удача, – недовольно пробурчал Дерруд. – Слава богам, это всего лишь игра. Кочень, что ты тут делаешь? Твое место – у ворот.
– А… Так это… Здешний князь, который старший, желает видеть Вартислава.
– Когда? – спросил Сергей.
– Сказано не медлить.
– А что сразу не сказал?
– Так это… Досмотреть игру.
Логично. Досмотреть. Великий князь может и подождать.
– Твоему хузарину можно верить?
Внезапно.
– Я ему верю, – сказал Сергей. – К чему твой вопрос, великий князь?
– А я могу ему верить?
Сергей пожал плечами, ответил уклончиво:
– Ты можешь верить мне. Как я доверяю тебе.
«А я тебе верю примерно как кувшин сметаны доверяет кошке», – добавил он мысленно.
Олег если и уловил подтекст, то виду не подал.
– Он знает что-то о делах и намерениях хузарского хакана? Готов с тобой поделиться?
– Род Рузиев в родстве с хаканом всех хузар Беньяху, – осторожно ответил Сергей. – Не близком. Но даже против дальней родни Машег не пойдет. Против нас – тоже, – уточнил он на всякий случай.
Правильней было бы сказать: не пойдет против Сергея. Но так дипломатичней. Да Олег и сам должен сообразить, что родня для Машега важнее, чем интересы киевского князя.
– Ты говорил, хузары теперь с нами, – напомнил Сергей. – Что-то изменилось?
Великий князь задумался. Наверняка: говорить или не говорить? Знает, что любая сообщенная Сергею информация тут же отправится к Ререху. А от него – дальше. По всему союзному войску.
Можно ничего не говорить. Но если сейчас отправить сообразительного парня восвояси, то результат будет еще хуже. Шила в мешке не утаишь.
По глазам видно: очень хочется сунуть Сергея куда-нибудь в тихое и недоступное место. Очень хочется…
– Великий князь, я не могу не сказать своим, но могу попросить их молчать, – предложил Сергей.
Решился.
– Мне донесли, что булхаци Песах заключил мир со стратигом Херсонской фемы. Мир, выгодный для хузар. Очень выгодный.
Булхаци Песах. Ага. Тот самый, которому великий хакан передал в управление Самкерц и прилегающие к нему земли. Будущую Тмуторокань. На Сергея булхаци произвел впечатление человека, который не удовольствуется одним берегом Керченского пролива. Тем более что хузар в Крыму хватает, а положение херсонского стратига, мягко говоря, сложное.
И вдруг мир. И что дальше? Олег с дружиной уйдет воевать ромеев, а кто-нибудь из полководцев Беньяху явится к воротам Киева?
– Я тебя понял, великий князь, – сказал Сергей. – Хорошо, что ты узнал об этом сейчас. Попытаюсь выяснить, что к чему.
– Буду признателен, – лаконично отозвался Олег.
Не слишком конкретно, но ладно.
Впрочем, в обещания Олега Сергей теперь не слишком верил. Помнится, еще в Новгороде тот обещал что-то подарить Сергею, когда тот окажется в Киеве. Видимо, забыл. И еще раз забудет. Интересно, как с такой памятью он удерживает при себе дружину? Или амнезия у Олега избирательная? Только для посторонних?
– Машег, как думаешь, будет Беньяху нынче с ромеями воевать? – спросил Сергей.
– Киевский хакан интересуется? – ухмыльнулся хузарин.
– Ага.
Хитрить с другом Сергей не собирался.
– Асы и мирные печенеги взбунтовались, – сказал Машег.
Сергей хмыкнул. «Мирные печенеги» – само по себе звучало забавно, а в сочетании с «взбунтовались»…
– Говорят, ромеи дали денег им, копченым и гузам, – продолжал Машег. – Должно быть, так, потому что асы были верны нам много поколений. Теперь Беньяху собирает ополчение, чтобы усмирить бунт и покарать предателей. Так что можешь сказать своему князю: великому хакану нынче не до ромеев.
– Это точно? – спросил Олег. – И ясы тоже?
– Так сказал Машег, – пожал плечами Сергей. – Вернее, так ему сказали. Сам-то он бунтовщиков не видел. Но что на ромеев хузары не пойдут, это наверняка. У них своя война. Внутренняя.
– Это плохо, – заметил великий князь. – И хорошо тоже.
– Имеешь в виду: за Киев тоже можно не беспокоиться? – удивился Сергей. – Не уверен. Хузары не придут, но есть еще печенеги. Те, что в приднепровских степях кочуют.
Олег промолчал. С загадочным видом. Надо полагать, с ближней ордой он как-то договорился. Или припугнул.
– Я обещал тебе мою признательность, – произнес он после паузы. Надо же, не забыл. – Будь ты моим человеком, сделал бы тебя своим ближним советником.
