Ари попробовал убедить себя, что все будет хорошо. Все идет как надо. Дорогу откроют через сутки. Он отворил дверь, чтобы посмотреть природе в глаза, удостовериться, что она не враг. Метель ударила ему в лицо, у самой двери вырос сугроб. И Ари поспешно закрыл ее.
Все будет хорошо.
Собравшись с духом, Ари позвонил в участок узнать, нужен ли он.
— Как вы там? — сказал Ари, стараясь придать голосу небрежный тон. — Может, требуется помощь?
— Дел полно, как всегда, — добродушно отозвался Томас. — Но ведь ты хотел отдохнуть, мой мальчик. На этом и остановимся.
— Ладно. Я звоню по поводу новости, это так ужасно.
— Новости? — спросил Томас, явно удивленный.
— Ну да, я о снегопаде.
— Ах, о снегопаде. Дело привычное, бывает каждый год, все нормально. Дорогу перекрыло в середине ночи, так что никто не пострадал. И Карл теперь никуда не уедет, он здесь замурован. Просто отлично.
Поговорив с Томасом, Ари направился в спальню и снова лег. С закрытыми глазами он лежал неподвижно несколько часов, пытаясь уснуть. Был вечер, когда он опять включил радио. Шоссе все еще было перекрыто — расчистят во вторник, если не позже.
За весь день он ничего не ел, и единственное, что было у него в холодильнике, — это филе сельди, которое он взял у торговца рыбой после разговора со старой Сандрой. Ари решил, что ему нужно наконец попробовать это чудо старых добрых времен. Он нашел простой рецепт, как пожарить селедку на сковороде, и слегка ее посолил, чтобы раскрыть вкус. Результат был на удивление хорош, селедка отличалась от другой рыбы, которую он пробовал прежде, немного жирноватая, но вполне достойная. Жаль только, что не с кем было разделить эту трапезу.
Ари взял мобильник. Захотелось поговорить с Кристиной. Да вообще хоть с кем-нибудь.
Шли гудки, но никто не отвечал. Ари уже решил было положить трубку, когда услышал голос Кристины.
— Привет.
Короткое приветствие в одно слово, как будто у нее не было времени разговаривать с ним, хотя это был их первый звонок за неделю.
— Привет, как дела?
Угла.
Поцелуй и угрызения совести, которые его одолевали. Как мог он вести себя так, будто ничего не произошло? Угла. Ее имя эхом отозвалось в его голове, громко и властно.
— Послушай… Я сейчас на работе.
Опять. Она всегда на работе, у нее никогда не было времени ни на что другое.
— Да, о’кей… — Ари вздохнул и неожиданно выпалил: — Здесь все время идет снег. Прошлой ночью даже сошла лавина.
Приятно было произносить это слово вслух. Лавина.
— Да, я знаю, — ответила она рассеянно. — Слышала в новостях. Городу ничего не угрожает, верно? Я думала, это где-то в другом районе, по дороге в Сиглуфьордюр. По правде говоря, я не очень беспокоилась о тебе.
Все, что она говорила, было правдой, и ее слова звучали так просто и разумно, что он сразу успокоился.
— А у вас как дела?
— Знаешь, я тебе перезвоню попозже — мне как-то неудобно болтать в рабочее время, — резко оборвала его Кристина.
— Да… конечно. Попозже.
Воскресенье. В этот день у него был урок музыки. Угла. Ждет ли она его? Сможет ли он появиться после этого поцелуя, после того, как убежал? Ари решил отложить решение и снова попытался закрыть глаза.
Черт! Терять было нечего. Он встал с кровати, спустился по лестнице, надел пуховую куртку с капюшоном, обернул шею толстым шарфом и отправился в метель, по сугробам, сквозь почти непроходимые снежные заносы, прикрывая глаза от колючего ветра. Его телефон был в кармане на тот случай, если Кристина перезвонит ему. Если Кристина перезвонит.
Угла встретила его так, словно ничего не случилось, все как всегда. Она была в синих джинсах и белой футболке. Улыбнулась ему и предложила войти.
Они просидели в гостиной Углы до позднего вечера, разговаривая обо всем на свете и забыв об уроке игры на фортепиано. Квартира была теплой и уютной; сквозь раздвинутые занавески Ари мог видеть, как сугробы за окном все растут и растут, но ее мягкий голос смягчал страх и тревогу.
— Бокал вина? — спросила она в середине разговора.
— Только один, мне завтра на работу.
Она вышла и тут же вернулась с двумя бокалами и бутылкой красного вина. Налила вино в бокалы, нашла две свечи и зажгла их.
— Как идет расследование? — спросила она. — То есть расследования, я хотела сказать.
— Пока никаких новостей. Но у меня такое чувство, будто кто-то что-то скрывает в связи со смертью Хрольвюра.
Ари казалось, что он может доверять Угле и откровенно говорить с ней о служебных делах. Единственное, что не подлежало обсуждению, — это поцелуй, хотя он все время присутствовал на заднем плане, словно отпечатался на стенах гостиной.
— Должна признаться, что принимаю это близко к сердцу, — сказала она. — Нападение на Линду, смерть Хрольвюра… Все это так близко, понимаешь? Мне как-то не по себе… — сказала она, и, похоже, так оно и было.
— Я же приглядываю за тобой, — ответил Ари и улыбнулся.
— Многие считают, что Хрольвюра убили. Люди боятся. Я чувствую страх вокруг, и он стал еще больше после нападения на Линду.
Ари захотелось обнять ее. Сказать ей, что все будет хорошо.
Бутылка вина быстро опустела. Угла нашла на кухне вторую и села на диван рядом с ним. Совсем близко. Он чувствовал запах ее чистых волос, и ему хотелось уткнуться в них лицом.
Некоторое время они сидели молча, потягивая вино, а затем Угла небрежно положила руку ему на колено. Ее прикосновение взволновало его, и он с трудом ответил, когда она спросила, нравится ли ему вино.
Ари улыбнулся, повернувшись к ней и зная, что это произойдет, когда она легонько поцеловала его в губы. Его раздирали сложные чувства.
Еще один поцелуй не повредит?.. Он провел пальцами по ее длинным, сладко пахнущим светлым волосам, обнял ее и поцеловал. Это был долгий и страстный поцелуй.
От нее исходило тепло, которое было не только противоядием от удушающего снега снаружи, но и от пустоты, которая росла в его сердце.
Когда она позвала его в спальню, он уже не мог этому противиться.
После того вечера он задавался вопросом — чаще, чем ему хотелось бы, — в какой момент произошла измена? Неужели имело значение, спал он с ней или нет? Когда он взял ее за руку и последовал за ней в спальню, закрыв за собой дверь, разве измена уже не свершилась?
Может быть, оправданием для того, что произошло, была лавина? Лавина на дальней стороне огромной горы — так далеко, что он даже не слышал ее шума, и так близко, что он не мог думать весь день ни о чем другом? Действительно ли было оправдание? И самое главное: имело ли это какое-то значение?
