– Бо-о-оже… – выстанывает она, исходя бешеной дрожью.
Колотит всю. И я прусь от этих ее реакций. Мощная лавина гибкой волной проходится по моему позвоночнику. Задерживается жаром в пояснице. Мучительно-сладкой болью отзывается в члене.
Понимая, что больше не выдержу, усиливаю давление. Растягивая край ее девственного входа пальцами, агрессивно присасываюсь к клитору. Лижу непрерывно и чертовски интенсивно, пока сквозь Маринкино тело не проносится бурный шквал ее первого, мать вашу, оргазма.
Пока ощущаю жаркую пульсацию плоти… Пока ловлю по сиденью ее трясущееся тело… Пока глохну от протяжных страстных стонов… Взрываюсь фигурально.
Тело пронизывают и сотрясают какие-то неизведанные энергетические потоки. Никакие духовные практики, никакие психологические циклы не приносили мне такого удовольствия. Блаженство медленно растекается по моему организму. Наполняет ошеломляющим теплом. На несколько затяжных секунд дарит умиротворение, которое я порой так упорно ищу.
Маринка затихает быстрее, чем приходит в норму мой сердечный ритм. Впитав физически и визуально весь ее кайф, сижу в оцепенении между ее бедер. Кобра же, зевнув, в каком-то разомлевшем состоянии сладко потягивается. А потом и вовсе, словно долбаный тибетский йог, перекидывает через меня ногу и, подкладывая под щеку ладони, сворачивается на сиденье клубком.
Вдыхаю. Выдыхаю. Заторможенно моргаю.
Охреневаю от ее наглости.
Вновь плавно вдыхаю, медленно выдыхаю и заваливаюсь кобре за спину.
– Марина, не спи, – тормошу ее за плечо.
– М-м-м…
– Марина, блядь…
– Отстань…
– Твою мать… Хоть бы задницу прикрыла…
– М-м-м… Отвали, Дань…
– Марина… – рычу с нажимом, хоть и осознаю, что ей попросту пофиг. – Давай, помоги мне в ответ, Динь-Динь. Подрочи, – выдаю в надежде, что она взбесится.
– Уже поздно… М-м-м… Завтра, Дань…
– Что значит, завтра?
Понимаю, что она слабо соображает, но меня все равно подбрасывает от мысли, что что-то может реально быть. И я… Хочу ее, конечно. Вжимаюсь горящим огнем членом ей в задницу, скольжу рукой на грудь, со стоном толкаюсь.
– Марина… – злюсь, что она не реагирует. Яростно вздыхаю. – Чудесно, блядь!
И сам с себя ржу.
Как я докатился до такой жизни? Как?
Этот вопрос – последнее, что помню, прежде чем отрубиться.
Просыпаемся на рассвете. Как только в Гелик ломятся первые яркие лучи света. Одновременно подскакиваем. Сразу же ощущаем ужасающий шок и дичайшую неловкость. Да, я чувствую, что это двусторонне.
– Боже… – выдыхает Маринка, одергивая одежду. Резко садится и сразу же хватается за голову. Морщится от боли. – Боже…
– Не двигайся так резко, – рассекаю хрипом пространство.
И это реально все, что я способен выдать. Поднимаясь, толкаю дверь. И едва оказываюсь на воздухе, растираю ладонями лицо. Натужно вздыхаю.
«Ничего не случилось… Ничего критического… Это не считается…», – отчаянно глушу убийственный ор совести.
Чара, батя Чаруш, мама Таня… Поочередно восстают в моем сознании, как апокалипсис.
Не думать… Не думать… Лучше не думать…
– Дань… – зовет выскочившая из салона Маринка. Выбивая из кармана сигареты, не смотрю на нее. Только слегка голову поворачиваю. Боковым зрением улавливаю. – Едем скорей, пока меня не хватились.
– Покурю, и поедем, – обещаю якобы ровным тоном.
И, конечно же, обещание свое сдерживаю. Вдуваю одну сигарету и везу ее домой. В гнетущем молчании. Точнее, Маринка пытается говорить, что-то лепит… Я даже кивнуть не способен. Как и посмотреть на нее.
Лишь около дома поворачиваюсь. Она тоже. И замираем, глядя друг другу в глаза.
Напряженно. Пристально. Тревожно.
Маринка словно чувствует, что я собираюсь сказать. Опережая, слегка мотает головой. Хочет, чтобы промолчал.
Но так нельзя. Я должен это выдавить.
– Это все, – дается с огромным трудом.
Кажется, что нутро наждаком продирает.
Никогда прежде не доводилось с кем-то объясняться. Не приходилось что-то сочинять и хоть что-то чувствовать. А сейчас… Я чувствую. Я чувствую так много, что ни хрена из этого разобрать не могу. И главное, не хочу. К черту! Уже встрял по самую шею.
– В смысле все, Дань? – кусая губы, улыбается уголком губ.
У меня дуреет сердце. Закатывает какую-то дивную истерику, словно решило со мной к херам заканчивать.
– В том смысле, что не показывай мне свой лист задач, Марин. Сама справляйся. Я пас, ясно? Не буду помогать, не буду как-то участвовать… На хрен, ясно?
Маринка улыбается. Фальшиво. А мне вдруг сдохнуть охота.
– Ладно. Я поняла, – в какой-то момент отводит взгляд.
Подвисает, фокусируясь на непонятной мне ерунде. Я же всматриваюсь в ее лицо. Так пялюсь, даже вперед подаюсь. В каком-то удушающем страхе, что вижу в последний раз, впитываю образ целиком.
Маринка подхватывается.
– Пока, Дань, – бросает, едва взглянув.
Выскакивает из машины и убегает.
– Пока…
9
Совсем озверел?!
© Марина Чарушина
– Эдя, – окликаю друга и извечного партнера по танцам, но смотрю при этом через бассейн на террасу. Там сидит, развалившись в кресле, Шатохин. Разговаривает с братом и, конечно же, делает вид, что меня не существует. – Давай, котик, намажь меня маслом для загара, – подаю Эдику тюбик и ложусь на шезлонг.
Деловито поправив очки, вновь приклеиваюсь взглядом к Дане.
Неужели, и правда, плевать ему на меня? Неужели не вспоминает произошедшее? Неужели не горел желанием меня увидеть?
Я за прошедшую неделю только что не выла от тоски. Так обрадовалась, когда брат созвал друзей на дачу. Мандражировала от восторга, волнения и предвкушения. И все это зря! Шатохин даже не смотрит. Пофиг ему на меня!
«А что ты хотела, Марина? Знала ведь, какой он!», – ехидничает мое внутреннее «Я».
Понимала, безусловно, что Шатохина мне удивить нечем. Но, черт возьми, надеялась зацепить!
«Наивная маленькая дурочка… Представляешь, сколько у него таких было?»
Ну и пошел он! Сволочь! Буду я еще расстраиваться! Ха!
– Боже, Эдь! Что ты там возишься?! – выкрикиваю в психах. Эдька, бедный, прям подскакивает. Мне мгновенно стыдно становится. – Прости, – приглушаю обороты. – Давай уже, мажь, а то я усну, пока ты раскачаешься.
