© Даниил Шатохин
Мама Таня, батя Чаруш, Чара… Слетает мантра! Смотрю этой ведьме в глаза и воспламеняюсь. А уж когда взглядом вниз веду, заряжает вовсю.
Кому я чешу, что лишь проучить ее стремлюсь. Кому, блядь?
Вот она тарабанит свое «боюсь», а у меня уже педаль тормоза провалилась. Список, принципы, мозги – похерилось все. Не могу я отступить, когда Маринка передо мной голая, мокрая, дрожащая.
Моя.
То есть… То есть? Я рассматриваю только данный отрезок времени. Не сбежит.
– Отвали, сказала… – задыхаясь, упирается ладонями мне в грудь.
Я буром валю, подталкивая обратно к стене. Угодив в нее спиной, кобра в панике срывается на хлесткие шлепки. Яростно жалит кожу, отравляя кровь. Заводит ведь еще сильнее. Падает планка. Ловлю ее руки, притискиваю их к кафелю по бокам от головы и припечатываюсь к горячему влажному телу.
Взгляд принимаю. Тону в одуряющем вареве колдовских котлов.
– Даня… – последнее, что Маринка выдыхает с минусовыми интонациями.
Потому как после я завершаю атаку. И, едва мой язык оказывается в ее рту, сопротивление превращается в черный дым над охватывающим нас пожарищем и сливается с тем густым водяным паром, что клубится и блуждает по душевой.
Гнев, помешательство, похоть, одержимость, жажда, странная и дикая ревность… Все это вырывается из самых темных закутков моей души, неконтролируемо сталкивается и детонирует с такими спецэффектами, что кажется, подрывает крышу спорткомплекса.
Фаер, вашу мать… Ебаный фаер…
Тонкой струйкой среди этого огня острая нежность пробивается. Вскрывает нутро, не позволяя забыть главное: это Маринка Чарушина.
Маринка… Чаруша… Моя сейчас… Моя.
Сплетаемся языками и громко стонем друг другу в рот. Кусаемся, взрывая раз за разом чертову реальность. Засасываемся, выдавая какой-то нечеловеческий голод. Трахаю ее рот. Буквально трахаю. Но и Маринка не уступает, зализывает, как бешеная самка. Моя самка. Моя.
Вкупе с шумом, что выдает мой воспаленный мозг, льющаяся с потолка вода оглушает, будто водопад. Бьет дробно в спину, разогревает до жжения. Кобра, как все змеи, любит жаришку – накрутила температуру на максимум. А я ведь и так горю. Да и она… Едва ли не плавится под напором моего тела. Но регулировать воду – последнее, что я хочу сейчас сделать. Блядь, быстрее заживо сварюсь. Хотя с Маринкой и так сварюсь.
Организм выдает уникальные и ошеломляющие ощущения. Я на них, как всегда с Чарушей, всеми системами глюки ловлю. Притормозить бы, подумать, остыть… Но нет. Все равно лечу куда-то, несусь как скоростной локомотив. Не в силах остановиться.
Даю свободу ее рукам, чтобы нагло пустить в ход. Сминаю Маринкину грудь. Она со стоном разрывает поцелуй. Выдавая громкие частые вздохи, откидывает голову назад.
– Мамочки… Даня… Даня…
В это мгновение меня даже мамой Таней в чувства не привести. Жадно припадаю ртом к натянутой шее Чаруши. Засасываю, неосторожно оставляя на коже следы своей похоти. Большими пальцами при этом выписываю круги на сосках. Пока не морщит их. Тогда уже ловлю крепче и сжимаю, чтобы раскричалась Маринка от очевидного удовольствия.
Меня плющит. Меня кроет. Меня адски сотрясает.
– Подними ножку, Чаруша. Покажи свой пирожок, – хриплю на выдохе.
– Боже, Даня… Какой пирожок?.. Ты чертов извращенец… Чертов маньяк… – пытается возмущаться, не прекращая частить стонами и сладким придыханием.
Я же на звуках ее голоса еще сильнее зверею. Отрываясь, смотрю в лицо.
Маринка моя… Маринка… Красивая зараза.
– Показывай, ведьма, – выдаю и кусаю чуть ниже шеи.
– Прекрати… Замолчи… – тарахтит она.
Когда сам рукой ей между ног лезу, вздрагивает и цепенеет.
– Так и знал… Мокрая.
Скольжу в жаркую влагу пальцами. Раскрывая пухлые губки, нетерпеливо толкаюсь в тугую норку.
– Блядь… Сейчас тебя как выебу… Потеряемся, Чаруша…
– У-м-м… Даня… Даня… Данечка, миленький, ты же не серьезно?
– Маринка, я, блядь, глазами не вижу, так накрывает… – кусаю ее без разбора. По груди не иду, а растекаюсь похотью. – Конечно, серьезно.
– А-а-а… Даня… Даня… Прости… Прости! Я все-таки девственница! – оглушает не высотой голоса, он негромкий.
Оглушает и резонирует внутри меня эмоциями, которые выплескивает.
– Что, бля? – рычу реально как зверь. И рявкаю яростно: – Все-таки?
– Упс, – корчит милейшую рожицу.
– Я, мать твою, конечно же, в курсе, что ты целка, ясно?! – хочется ее не просто отругать… Жестко отшлепать! Но вместо этого, ослабив давление, выскальзываю из нее. – Будто я бы позволил, чтобы тебя вскрыл этот Додик…
– А не Додик? – цепляется провокаторша за слова.
– А не Додика я к тебе и близко не подпущу!
– Данечка… – расплывается в довольной улыбке. – Ты решил меня напугать?
– Может, и нет!
– Да! Рано вскрывать! Это только седьмой пункт в листе задач. Последний! Еще три до него… Принимаешь?
– Озвучивай!
– Я стесняюсь… Это желание очень грязное.
Краснеет, и правда, вовсю. Яркими розовыми пятнами покрывается. Ей так даже лучше. Зачет.
Ну и мне жилы наматывает. Дурью взрывает кровь. Хочу знать, что задумала.
Все, что в ее красивой голове, выяснить желаю. Все. До последней точки.
Наклоняясь, выдыхаю в ухо почти агрессивно:
– Признавайся.
Собираюсь отстраниться, чтобы вновь в лицо посмотреть. Но она ловит руками в ловушку – обнимая за шею, удерживает.
– Четвертый пункт совпадает с тем, что я тебе должна, – шпарит затянутым шепотом мне в ухо.
– По факту, Чаруша, – давлю, потираясь лицом о ее кожу. Губами плеча касаюсь. Целую как-то странно. Нежно, что ли… Сладкая моя. Охуенная. – Бомби уже, Динь-Динь.
– Четвертый пункт… – повторяет еще тише, сдавленно и задушенно. – Твоя сперма на моем теле, Дань…
И меня вскрывает. Оголяет все нервы. Кожу сдирает. Защиту всю на хрен. В утиль.
Обнажен. Открыт. Уязвим.
Только ее хочу. Этим порывом дышу. Ничего больше, блядь, просто не нужно.
– Давай, – сиплю, толкаясь членом в ее восхитительное мокрое тело.
По животу вскользь тараню, а кажется, словно невесть какие турбо-бонусы получаю. Со стоном закатываю глаза.
Маринка будоражащими вздохами кроет. А потом… Сама ртом к моей шее припадает. Прикусывает, кобра. Сосет жарко-жарко. Рукой по моему боку тянет. Пробивает мышцы до дрожи.
