Обычно, но не сейчас. В этот миг только в плюс.
Ровякин возвращает взгляд на меня. Прищуриваясь, разглядывает.
– Ты выросла, что ли?
– Во дурак… – ржет информатор. Однако довольно быстро этот смех перекрывает восклицание: – О, Тоха! Хайс, мужик!
Даня застывает сбоку от нас. И выглядит он… Он выглядит разъяренным. Я едва справляюсь с мощной и стремительной волной дрожи.
– Не знаю, кто ты, на хрен, блядь, такой, но советую тебе отвалить от нее. И никогда больше, мать твою, не приближаться.
Агрессия, что сочится в его голосе, поражает даже меня. А парни и вовсе теряются.
– Твоя? – выдыхает один из них.
Я дышать прекращаю. В ожидании ответа мысленно огораживаю сердце со всех сторон защитными барьерами.
– Сестра моего друга.
Разочарование разливается за моими ребрами подобно кислоте. Жжет и разъедает броню, в попытке проникнуть под нее и впиться в самую чувствительную мышцу.
– А, ну да… Не переживай, мы в теме насчет Чары, – практически одновременно отступают с поднятыми вверх руками. – Ничего плохого не хотели…
Дальше я не слушаю. Психанув, спешно покидаю пляжную вечеринку. На эмоциях забываю про наш уговор и свое предвкушение. Ничего не хочу! Просто уйти, убраться, исчезнуть… Оглядываюсь, и ограждение со звоном разлетается. Вот, что случается, когда приходится столкнуться взглядом с Шатохиным. Даже в коконе злости ему удается взорвать мое сердце. А оно уже рушит все остальное. Никакая защита не выдерживает.
Я перехожу на бег. Только это меня не спасает. Едва достигаю парковки, крепкие руки перехватывают поперек тела и отрывают от земли.
Головокружительное вращение. Расплывающиеся звезды. Холод металла под ягодицами… Юбка задралась, когда Даня усадил на капот чьей-то тачки.
Только лишь срезаемся взглядами, заряжаю ему по лицу.
– Иди дальше рассказывай про сестру своего друга, – шиплю свирепо, в то время как он перехватывает мои руки.
Заводит назад, вынуждая толкнуться грудью ему в грудь.
– А что я, блядь, не так сказал?
– Для тебя ЭТО главное? В отношении меня… Разве ЭТО главное?
По правде, мне охота выставить условие: «Выбирай: Артем или Я?!» Но я ведь знаю, в чью пользу будет этот выбор. Рано. Понимаю, хоть и киплю.
– Да, это главное, Марин!
– Тогда… – задыхаюсь от боли. – Тогда пошел ты, Дань!
– Тихо ты!
– Нет, не тихо! Пошел ты к черту! Ясно?!
– Марина, блядь…
Дергаясь, сползая по капоту вниз и, ожидаемо, промежностью на его пах налетаю.
– Твою мать… Маринка… – шипит Шатохин. Резко стискивая челюсти, прикрывает веки и цепенеет. – Вот что ты за ведьма? – выдохнув это, сам ближе подается. Заставляя содрогнуться, впивается ртом мне в шею. – Что ты за кобра, м?
– Если я кобра, Дань… – шепчу отрывисто. – То ты – огненный дракон.
Его смех гуляет по моей влажной коже дико волнующей вибрацией.
– Лады… Сожгу тебя, змеюка… Ты же этого добиваешься?
– Да, Данечка… Да…
Я готова что угодно ему дать. Здесь и сейчас. Поэтому, когда он лезет под юбку и тянет с меня трусы, только помогаю ему в этом, приподнимая задницу. Теряюсь мгновением позже, когда Даня цепляет тонкое кружево на указательный палец и, удерживая его на весу чуть в стороне от наших лиц, разглядывает.
– У тебя разве сейчас не должен быть менстряк? – выталкивает задумчиво. – После таблеток, Марин…
– Да… Да… – лепечу торопливо. – Все было. На следующий день! А уже закончилось… Уже закончилось, Дань!
Не признаваться ведь этому параноику, что дома я, беспокоясь исключительно о своем здоровье, спровоцировала рвоту, чтобы ядреные гормоны не всасывались, а вторую таблетку и вовсе пить не стала.
– Точно?
– Конечно! Зачем мне врать?
Давлю слабую улыбку.
– Хорошо, – выдыхает с выразительным облегчением.
– Я… – сама не знаю, что еще сказать собираюсь.
К счастью, Шатохин, запихнув мои трусики себе в карман, дергает еще ближе к себе, и я вроде как оправданно замолкаю. Изо рта вместо слов вырываются частые поверхностные вздохи. Даня трогает – именно трогает – губами мое лицо. И, будто одержимый, рваными толчками выдает свой ряд вздохов.
– Скучал по тебе, представляешь? М?
– М-м-м… – все, что отражаю я, ощущая, как внутри последний реактор загорается, и тело начинает колотить дрожь.
– А ты, м?
Почему-то кажется, что он… Напряженно ждет мой ответ. В глаза с такой интенсивностью вглядывается, словно проникнуть мне в душу пытается.
– М-м-м… Тоже, Дань… Конечно же, скучала по тебе… Конечно… Я всегда скучаю… – признаюсь крайне взволнованно.
Не собиралась, естественно, ничего подобного озвучивать. Но как тут промолчишь? А потом… Внутри меня что-то рушится, когда улавливаю в глазах Дани странный и неожиданный блеск.
Жаль, понять ничего так и не успеваю.
– Все, поехали, – хрипит он.
– А куда?
– Узнаешь, – бросает с теми интонациями, которые у меня всегда вызывают повышенную нервозность. – Устрою тебе такой экстрим, закачаешься, Чаруша.
23
Я тебя обожаю, Дань…
© Марина Чарушина
Сегодня подсветка алая. Приглушенная, почти темная. И вместе с тем жгучая, словно каждый объект в этом специфическом помещении подвергся температурному нагреву докрасна.
Из-под потолка льется странная мелодия. Китайское или японское направление, мне распознать трудно. Никогда подобным не увлекалась. Но мотивы определенно восточные. Яркие, чистые и как будто живые. Они заполняют пространство комнаты и окутывают меня, призывая к умиротворению.
Но… Будучи прикованной голышом к чудаковатому металлическому колесу и вися при этом на нем вниз головой, очень трудно поймать хоть какой-нибудь дзен. Особенно когда прямо перед тобой раскидывается и горит панорама родного города.
Господи, что я тут делаю? Что?
Неторопливые шлепки босых ног по каменному напольному покрытию идеально вписываются в общий звуковой ряд. Только я осознаю, насколько тихо при этом, должно быть, играет музыка, как слышу свое срывающееся дыхание.
Да, он все выверил. Все просчитал.
Удар, удар… Р а с т я ж к а… ВЗРЫВ… Удар, удар… Р а с т я ж к а… ВЗРЫВ…
Именно так работает мое сердце в тот миг, когда полностью обнаженный Шатохин замирает перед конструкцией, к которой сам меня и пристегнул.
