– Зачем на дачу? – только сейчас конкретно так теряется в своем долбаном самообладании.
– Потому что Янки дома нет, – якобы спокойно отражаю я. – Она еще вчера на Занзибар улетела.
– Ну, блядь… – выпаливает Даня, как тот самый огнедышащий дракон. Взглядом меня тоже сжигает. – Не останешься же ты на этой гребаной даче в одиночку?
– Хм… – хмыкнув, задираю нос. – И почему это не останусь?
– Марина… – сочный гневный выдох-предупреждение.
Это кто еще нарывается?!
– Ладно, Дань… – улыбаюсь, вроде как, миролюбиво. – Ты так долго раскачиваешься, я устать успела! Уж как-нибудь сама доберусь, пока ты думаешь здесь.
– Марина…
О-о-о… Боже…
Больше гнева! Больше жести!
– Чао, Дань!
– Марина, блядь…
И выйти я, конечно же, не успеваю.
25
Не смеши, наивняк…
© Даниил Шатохин
Абзац. Беспросветная тупость.
Сука, что я вообще творю? Зачем остаюсь с ней на этой гребаной даче? Где мои мозги? Мертвый груз в башке. Тупой спам. В нужный момент ничего полезного.
Даже при учете, что я больше не сорвусь и не буду ее трогать, наше пребывание здесь вдвоем дурно пахнет. Нет, раньше я часто «нянчил» мелкую кобру, но это всегда было в ответ на просьбу кого-то из Чарушиных, и, естественно, мы никогда не находились в доме одни. Присматривал за всеми девчонками Чарушиных одновременно. И напряжения тогда никакого не ощущалось. Сейчас же… Сейчас, сидя перед телевизором с одной Маринкой, чувствую себя так, словно под нами диван горит.
Нервная система в моем организме превращается в колючую проволоку. И по ней, конечно же, несется ток.
– Хорошо, что ты остался, – выдает тем временем Маринка.
Закинув в рот сразу несколько штук своего любимого шоколадного драже, стынет на мне взглядом. Хорошо, что в том неясном освещении, которое сейчас дает плазма, увидеть выражение глаз проблематично. В остальном же… Лицо я держу.
– Хорошо? А чё вдруг? – иронично хмыкаю, упорно не желая принимать благодарность, которую кобра выражает интонациями. – Полчаса назад ты меня с визгами к черту гнала.
Маринка… Она, блядь, выкатывает нижнюю губу и строит ту мимими-гримасу, против которой мой контроль всегда, не прощаясь, валит на хрен.
– Ну, извини… – протягивая это, пододвигается ближе.
– Лады, – резко выдыхаю я.
Съезжаю бедрами к самому краю дивана и вроде как свободно откидываюсь на спинку. На самом же деле с трудом сохраняю неподвижность. Охота если не подорваться и бежать, то хотя бы в нервном припадке заерзать на подушках.
– Жуткая гроза… Наверное, надолго, – высказывая это предположение, Марина жмется мне под бок и опускает на плечо голову.
Я упорно таращусь в экран. Таращусь и вообще никак не врубаюсь в происходящее. Ноздри забивает запах, который я могу разобрать по нотам и охарактеризовать каждую его составляющую. Нельзя думать о том, как этот запах способен усиливаться и раскрываться, когда Маринка плотским желанием горит.
Нельзя, но я думаю.
А еще… Вспоминаю все, что с ней делал.
– Не то чтобы я боюсь грозы, – продолжает мурлыкать мелкая кобра. На фоне грома и трешового звукового сопровождения ужастика, который мы смотрим, как-то крайне разительно выделяется. – Но, знаешь, с тобой мне будет спокойнее, – судя по тому, как она приглушает еще ниже голосок, это признание для нее пиздец какое важное. Для меня же ничего абсолютно не значит. Конечно, нет. Только по телу вдруг озноб плывет. – Дань? Почему ты все время молчишь? Кажется, даже не слушаешь… Дань?
С шумом выдыхаю, закусываю губы изнутри и заставляю себя посмотреть ей в лицо.
– Слушаю. Тебя, – рублю с паузами.
Чаруша прищуривается и со свойственным ей одной нежнейшим шипением выдает:
– Как ты все-таки бесишь…
– Ты меня не меньше, Марин, – срываюсь я. – Удушил бы!
– Так и удуши! – подхватывает она незамедлительно. – Попробуй! Давай! Я к тебе потом до конца твоих дней ходить буду. Представляешь? – в пылу своих провокаций практически заваливается мне на грудь. Прижимается и, сверкая глазюками, намеренно страшным голосом предрекает: – Я буду стоять над твоей кроватью бледная, страшная, непорочная, в платье болотной невесты…
– У-у-у, – тяну я насмешливо.
– У-у-у, – отражает в тон. – Я буду шептать тебе непрерывно: «Даня… Даня…» – выписывает загробным голосом.
– Ты и сейчас делаешь это непрерывно, – посмеиваюсь я. Для самого себя незаметно скольжу ладонью по Маринкиному бедру. Выхожу из ступора, когда уже задницу сжимаю. – Ведьма, блядь… – дроблю потеряно. – Ты интереснее фильма.
– А то! – улыбается кобра довольно. И с теми же жуткими интонациями продолжает звать меня из ада: – Даня… Даня… Даня… А-а-а-а-а, – резко срывается на визг, когда по всему дому вырубается электричество, а с ним и плазма.
Я же разряжаюсь дичайшим хохотом.
– Саму себя напугала, ведьма?
– Не смешно, Дань!
– Смешно, Марин!
– Черт… – этот ее выдох уже реально дрожащей волной по темноте идет. – Данечка…
– Слезь с меня, Марин… Слезь, иначе будем ебаться, – жестко дернув ее на себя, можно сказать, насаживаю на член. – М?
– Нет! Ни слазить не хочу, ни еб… А-а-а-а-а, – снова на всю гостиную верещит, когда в окнах сверкает молния, а за ней с мощнейшим грохотом долетает раскат грома.
Успеваю поймать во вспышке света всполошенный взгляд своей кобры, прежде чем она падает на меня полностью и прячет в изгибе моей шеи лицо.
– Ты же говорила, что не боишься грозы, – припоминаю в очередном приступе смеха.
– Мало ли, что я говорила! Прекрати с меня угорать!
– Не могу прекратить, Марин…
– Даня! – истерит и возмущается. – Ну, погоди… Закончится гроза, я тобой займусь!
– Обязательно, Марин… Но сначала я тобой, – выдыхаю и, стремительно меняя положение, опрокидываю ее на спину.
– Даня… – точит она задушенным шепотом. А потом, как обычно, расходится ядом: – Маньяк!
Руки за голову. Толчок между ног. Весь вес на нее.
Кусая за шею, заставляю снова и снова визжать.
– Даня… Даня… – бомбит уже совсем другим голосом. Быстро седлает заданную мной волну. – Да-а-ань… Я такое придумала!
Кураж, который она с этим заявлением тиражирует, заставляет меня отпрянуть и попытаться прозреть во тьме. Лицо ее видеть хочу, ведьмовские глаза, расширенные до предела зрачки, колдовскую улыбку… Но, увы, приходится довольствоваться лишь очертаниями.
