Не желаю признаваться даже самому себе: вероятность того, что Сонька простит Саню – моего последнего холостого друга – пугает до чертиков.
Что я потом буду делать, блядь?
– Можно без подъебов, Тох?
– Ну, ты конкретно намудачил с этой девчонкой. Так что без подъебов никак не получается.
– Короче, – грубо отрезает Жора, давая понять, что со мной эту тему типа как размазывать не собирается. – В общем, если кто-то спросит, то я у тебя.
– А кто-то – это твоя мама?
Меня, мать вашу, на куски от хохота рвет. Ржу, аж слезы из глаз брызгают.
– Ты заебал, – рычит Георгиев с того конца провода.
– Соррян… – утираюсь рукавом, чтобы дорогу видеть. – Ладно… Не ссы, Прокурор. Прикрою. Удачи тебе, – выталкиваю из себя почти серьезно.
– Спасибо, – бросает и отключается.
Я же… Съезжаю с трассы. Давлю на «аварийку». И набиваю сообщение.
Big Big Man: Привет. Хочешь встретиться?
Читает кобра быстро. Только не отвечает долго. Может, сознания от шока лишилась? Да я и сам в ахуе. Если раньше списывал всю нашу тусню, мол, Маринка сама провоцирует, или Чара мне ее навязывает, то сейчас конкретно я проявляю инициативу. И эта тупая эсэмэска должна войти в историю только потому, что я, Даниил Шатохин, никогда никому таких предложений не задвигал.
Мариша Чарушина: Хм… А что делать будем? Если ты зовешь, то и придумываешь тоже ты. У меня в списке дыра после твоего слива.
Первым порывом строчу похабный глагол с тремя знаками восклицания. Потом перевожу дыхание и орущие символы стираю. Меня не колбасит от голода. Нет. Стискиваю зубы и удаляю все слово.
Big Big Man: Придумаю, не волнуйся. Скучно не будет. Так что? Выйдешь?
Мариша Чарушина: Не знаю… Не знаю…
Блядь… Как бесит!
Упрашивать ее, что ли?
Big Big Man: Какого хрена, Марин? У меня, вон, кольцо и две татуировки, в курсе? Ты мне теперь гораздо больше должна!
Мариша Чарушина: Ладно. Сейчас что-то придумаю для своих.
Я не радуюсь. Я, блядь, не радуюсь!
Big Big Man: Буду ждать в конце улицы.
32
Ниже земли не упадем, Марин…
© Даниил Шатохин
Пассажирская дверь захлопывается.
Я напряженно застываю. Медленно тяну носом воздух. Дуновение ночной прохлады усваивается организмом стремительно, а вот скользнувший за ним яркий, будто экзотический, аромат Чарушиной застревает в верхних ходах и остро раздражает рецепторы.
По телу жаркой колючей волной разлетаются мурахи.
Передергиваю плечами, чтобы скинуть нездоровые реакции. Вроде как получается, но стоит мне повернуться и посмотреть на Маринку, задыхаюсь.
Такая она изумительная… Такая красивая… Такая вся моя…
Затянувшуюся тишину разрывают наши обоюдно шумные выдохи. Не сговариваясь, облизываем губы. Точно так же зеркалим выразительные натужные вдохи.
Чарушина подается вперед, и я понимаю, что тотчас делаю то же.
Едва сталкиваемся лбами, тяну странным тоном:
– Маринка…
– Данечка… – отзывается она такими нотами, что мне перебивает грудь.
Что еще за ерунда?
Похрен.
– Нарядилась, ведьма… – нагло веду ладонями по голому животу. Поддевая резинку топа, основание груди цепляю. Чаруша вздрагивает, а я выдыхаю: – Пожар.
– Старалась… – выдает сдавленно, пронизывая взглядом, от которого у меня нутро сворачивает. – Для тебя.
– Блядь… Марина… – цежу сквозь зубы.
– Что?
– Охота раздеть тебя, – рублю прямым текстом, как чувствую.
– И?
– И незамедлительно оприходовать, – в который раз ловлю себя на том, что сильно смягчаю то, что рвется.
Этот чертов глагол не отражает и десятой доли моего желания. Я так одичало хочу Чарушину, что это уже походит на реальное безумие. Но какой-то частью своего закороченного мозга еще понимаю, что нельзя позволять этой похоти брать верх над всем организмом. Иначе… Иначе контроль себе я уже не верну.
Натужно вдыхаю, чтобы загасить качнувшую нутряк тревогу. И гоню ураган мыслей, который этот глоток кислорода поднимает.
Не думать. Не думать сейчас!
– Пристегнись, – бросаю сухо на контрасте со всем предыдущим.
Пока Маринка возится, таращусь в темноту за стеклом.
Что за чертовщина со мной творится?
Только этот вопрос всплывает в сознании, я его тут же двигаю на задворки. Сам ведь знать не хочу. И все время об этом забываю. Тишину в висках разбивает тот надоедливый шепот, который я с грозовой ночи на пляже гоню. Встряхиваю головой и завожу мотор.
– Расскажешь, что будем делать?
– Сама увидишь, – спокойно отвечаю, но при этом поглядываю, в очередной раз пытаясь понять, что с Чарушиной не так.
Что за бешеную хрень она во мне порождает? Что за гребаные реакции вызывает? Что, мать вашу, между нами вообще происходит?
Теряюсь в своих мыслях. Но только радуюсь тому, что они то и дело разбегаются. Даже когда меня накрывает секундная решительность, откопать суть не удается.
Маринка, как обычно, что-то мурлычет себе под нос, я на автомате рулю к нужной локации.
А там… Едва выбираемся на улицу, секунд двадцать чистый высокий визг слушаю. Ловлю Чарушу на подлете к Гелику. Перехватываю поперек тела и, расходясь в темноте ночи хохотом, тащу к вышке, где уже ждет команда роуп-джамперов.
– Нет! Ни за что! – верещит кобра, взбудораженно извиваясь.
– Да перестань ты… – не прекращаю ржать. – Кайфанем, Динь-Динь. Обещаю.
– А если упадем? – пищит она, притихая в движениях.
– Ниже земли не упадем, Марин! – откровенно веселюсь я.
– Ну, ты вообще… Вообще, Дань!
– Я?! Поверь, Чаруша, против твоего заплыва в грозу роуп-джампинг – детские шалости.
– Но это не пирс, и не твое колесо чудес даже… Тут же… Ого-го сколько метров… – выдыхает, вскидывая голову к вышке. – Сколько, Дань?
– Сто сорок, – отвечаю честно.
– Пиздец… – задыхается в ужасе моя кобра. – Я же высоты боюсь!
– Знаю, – глухо посмеиваюсь я. – В том и смысл. Доверяешь мне?
– Если я описаюсь… – шепчет Маринка совсем тихо.
– Я никому не скажу, – в тон ей обещаю я.
– Ну-у-у…
– Договорились?
