– Договорились, Дань!
Вижу, что ее еще потряхивает, но на вышку поднимаемся нормально. Здороваемся с командой. Шутим, пока надеваем снаряжение. Черкес забалтывает мою Маринку, рассказывая, что ей на самом деле повезло, потому как ночной роуп-джампинг они проводят всего трижды за сезон и обычно ближе к утру начинают.
– По просьбе твоего парня раньше времени вас принимаем.
Маринка бросает в мою сторону взгляд, которому я не могу найти определения, а у меня в груди происходит первая остановка сердца.
Какой еще парень, вашу мать? Обо мне речь? Обо мне?
Блядь, конечно, обо мне… Но какого хрена?
Я никакой не парень ей! Никому. Никогда.
– Ладно… – нервно смеется Чарушина. – Если мы все равно собираемся сделать это, бояться бессмысленно. Попробую получить удовольствие. Возможно, оно будет последним в моей жизни, черт… – трясется, конечно. Глядя на меня, шальную улыбку выдает. – Дань, а ты знаешь, что у нас с тобой одинаковая группа крови? Редкая, между прочим! И одинаковый резус-фактор.
– Четвертая отрицательная? – отзываюсь я.
– Угу, – важно подтверждает неугомонная девчонка. – Если упадем, станешь моим донором?
Стоит лишь представить, что внутри чистой и светлой Марины Чарушиной окажется часть моей ДНК, тошно становится настолько, аж передергивает. Удивительно, что она сама эту мысль допускает.
– Чё еще за выверт, Динь-Динь? Если мы упадем, кровь уже никому не понадобится.
Едва озвучиваю свои мысли, кобра вздрагивает и визжит.
– Даня!!!
Со смехом подгребаю ее к груди. Прижимая, целую в макушку.
– Гоню я, Марин… Никто не упадет, обещаю.
– Хорошо… – шепчет она. Поднимая голову, смотрит тем самым взглядом, от которого меня изнутри выкручивает. – Только ради тебя, Дань… Я это делаю только ради тебя.
Башню сносит. Чувствую, как заворачивает, выбрасывая сумасшедшие вертухи. А мы ведь еще даже не прыгали.
– Лады… – выдаю невпопад.
И отхожу к краю трамплина, чтобы получить последние крепления.
– Даешь ты, Тоха… – басит приглушенно Черкес. Зажимая зубами сигарету, выпускает в сторону густую струю дыма. Я молчу, взглядом давая понять, что все его комментарии мне на хуй не упали. Но старик, увы, не затыкается. Посмеиваясь, продолжает бухтеть себе под нос: – Кого-кого, а тебя на парном прыжке увидеть никак не ожидал. До сегодняшней ночи мог бы здоровьем своей матери поклясться, что ты ярый одиночка. Да… Вот так и меняется мир… А девчонка ведь насмерть в тебя влюблена.
И тогда мое сердце стопорится во второй раз.
Я оборачиваюсь. Смотрю на улыбающуюся Маринку. Заторможенно моргаю. А оно не бьется. Убийственный штиль, пока она шагает ко мне и прижимается, следуя последним указаниям инструктора.
Машинально обнимаю в ответ и чувствую, как резко отмирает сердце. С грохотом врезаясь мне в грудь, принимается колотить со всей, мать вашу, силы. Только эти удары и ощущаю. В горле, в башке, в желудке и даже внизу живота, где вдруг жжет сделанная недавно татуха. По венам уже не кровь бежит, а какая-то сверхмощная шмаль.
– Три, два, один, ушел, – выкрикивает Черкес стандартную команду.
И я просто сжимаю попискивающую мне в грудь Чарушину и шагаю с ней в пустоту.
«Девчонка насмерть в тебя влюблена…»
За те пять секунд, что длится наш полет, эта лениво брошенная фраза беснуется в моем мозгу, словно реактивная раковая опухоль. Я ее, конечно же, всеми силами выталкиваю. Как и все знаки, что были до этого… Были? Выталкиваю отчаянно, но именно в этот момент мой череп по всем соединительным швам и глаза-уши-рот-нос зарастает, являя собой непроходящий кокон. Вот в нем и бьется эта разрушительная информация. Разбухает и с одуряющей скоростью качает внутри моей законсервированной башки ядовитые кубометры кипящей крови.
«Девчонка насмерть в тебя влюблена…»
Этого не может быть… Этого не должно быть!
Она не может… Она не должна!
Когда наше свободное падение, наконец, прекращается, и мы с Маринкой начинаем тупо раскачиваться на тросах над землей, как маятник, я делаю все, чтобы не смотреть ей в глаза. Откидывая голову, таращусь в засвеченное звездами небо.
«А чем вообще является любовь?», – всплывает в моем сознании еще одна фраза.
Теперь уже Чарушиной. И сейчас она воспринимается мной совсем иначе, чем при прочтении ее проклятого дневника.
Мать вашу… Мать…
«Ниже земли не упадем, Марин…»
Упали… Упали, блядь… Блядь…
Чарушина что-то тарахтит на эмоциях. Голос ее вибрирует и дрожит. Ей понравилось, догоняю я. Сам же будто в действительности разбился. И никакая кровь мне, конечно же, сейчас не поможет.
Только один ответ. Один отрицательный ответ.
Едва нас спускают полностью на землю и освобождают от креплений, увожу Маринку в сторону, ближе к лесу, чтобы вытолкнуть с хриплыми скрипами то, что уже адски пылает внутри:
– Ты влюблена в меня?
Я ведь уже задавал ей этот вопрос. И тогда она дала правильный ответ.
А сейчас… Глаза Чарушиной в каком-то страхе расширяются, да так и замирают.
Блядь, нет… Нет. Нет. Нет.
В моей груди что-то ломается. Будто кости летят в крошево. Я с кашлем выдыхаю воздух, который оттуда попросту физически выжимает, и в ужасе мотаю головой.
Чаруша же… Она, блядь, стремительно разворачивается. На скорости топит в темную гущу леса.
И я понимаю ответ. Я, мать вашу, понимаю ответ!
Судорожно вздыхаю, изо всех сил стискиваю ладони в кулаки и, надрывая нутро, как разъяренный зверь реву:
– МА-РИ-НА!!!
А когда в легких кончается кислород, срываюсь следом за ней.
33
Признай уже, что я для тебя тоже особенная-особенная…
© Марина Чарушина
– МА-РИ-НА!!!
Этот оглушающий крик киловатты злости, боли и отчаяния выдает. На расстоянии за один заход перебивает и гасит все мои нервные клетки.
«Умерла… Умерла…», – долгое мгновение в этом уверена.
Хлесткий удар ветки, жжение на щеке, слезы градом из глаз, судорожный вдох и резкое воскрешение всех систем организма.
Сердце врезается в ребра и воспламеняется. Эмоции летят во все стороны, будто огненные искры. Как никогда много их. Как никогда они сильные. Как никогда бесконтрольные.
Мне больно и страшно, но остановить этот процесс невозможно.
Повторно стопорит все во мне Шатохин, когда налетает сзади и, сжимая руками, словно тисками, отрывает от земли. Я так ору, что за километры должно быть слышно. Кто-то наверняка решит, что меня убивают. А я всего лишь пытаюсь справиться с эмоциями и выстроить дальнейшую тактику действий.
