Лишь сейчас понимаю, что она даже не кричит. Все это выпаливает приглушенно. Вероятно, не хочет, чтобы кто-то услышал. Но, блядь, в каждом ее слове столько надрыва, что оглушает, проникает внутрь и разносит на куски.
– Мне? – так же сердито указывает Маринка на медведя.
– Тебе, – хриплю, протягивая свой жалкий подкат.
Если бы мог, это было бы мое перебитое сердце. Сука, по сути, это оно и есть. Фигурально. Как способен, выдаю.
Маринка же… Поймав презент, свирепеет пуще прежнего.
– Совсем охренел?! Совсем совести у тебя нет?! Подонок! – швыряет ни в чем не повинного медведя в другой угол комнаты. – Будешь теперь делать вид, что все по-старому? Я больше не собираюсь играть роль младшей сестренки твоего друга! Пошел вон отсюда! Мудак!
Я сглатываю и, выходя из оцепенения, хватаю ее за плечи. Физически преимущество на моей стороне, но, клянусь, в тот момент мне с ней тяжело справиться. Отталкивает и лупит с такой силой, словно каких-то допингов накидалась.
– Подожди… Успокойся… Замри…
– Убирайся!
Впивается мне в кожу ногтями. Оставляет новые раны.
– Марина! – окрикиваю сипло.
– Убирайся, сказала!
– Успокойся же!
– Да кто ты такой, чтобы меня успокаивать? А?! Кто ты, мать твою, такой?!
Ответа у меня на этот вопрос, как и на все прочие, конечно же, нет. Поэтому я, блядь, просто молча притискиваю к себе и крепко фиксирую у груди. Маринка еще пару раз дергается, пытаясь оттолкнуться. А потом… Как будто гаснет. Бледнеет на глазах и обмякает. В панике думаю, что вовсе отключилась. Но секунды две спустя взмахивает ресницами и вскидывает на меня взгляд.
– Все из-за тебя, – припечатывает тише. Едва уловимым шепотом, но пробивает не менее мощно. Задыхаюсь, когда эти слова проскальзывают внутрь и выкручивают тот стержень, на котором я до сих пор держался. – Из-за тебя все.
Визуально все слова мамы Тани подкрепляет. Столь бледной и ослабленной, будто прозрачной, я ее ни при одной болячке не видел.
И все это из-за меня. Подтвердила.
– Маринка… – выталкиваю потерянно.
Хуже всего, что признать, как сильно дорожу ею, как я жалею о сделанном, как меня колошматит от того, что ей плохо, как разрывает от собственной боли – я не могу.
Не могу!
«А чем вообще является любовь?», – всплывает неожиданно в перемолотом мозгу.
И я вдруг осознаю, что залип на Чарушиной еще в сопливом возрасте. Задолго до того, как стал понимать, что хочу ее физически.
«Не влюбляйся, дурак!», – кричал когда-то Чаре, а сам в то время уже вовсю сох по его младшей сестре.
В отчаянных попытках блокировать это губительное прозрение, ошарашенно застываю. Только это ведь не тормозит процессы внутри меня. Фаер проносится такой, что сходу все выжигает.
Гири снова вступают в дело, и меня утаскивает на дно. Там я и захлебываюсь солью, болью и ужасом.
Маринка же… Пока я не моргая смотрю на нее, судорожно вздыхает и отрывисто выдает:
– Ты можешь уехать? Уезжай, Дань! Пожалуйста… Уезжай! Хочу, чтобы тебя не было!
В таком глубоком шоке пребываю, что не сразу понимаю, как ей удается оттолкнуть меня и, вырвавшись из плена, попятиться назад.
– Никита замуж позвал… И я согласилась!
Чего этим добивается, догнать не могу. Но работает ожидаемо – ядом в мой организм просачивается. Сворачивает кровь и стремительно убивает ткани.
Неосознанно бросаю взгляд на ее правую руку. Кольца, которое я когда-то надел ей на палец, больше нет.
А я ведь свое оставил. По сей день на мне. Прожигает плоть.
– Какой замуж, Марин? Зачем так рано? – выдыхаю со свистом. Я не готов. Я еще не готов! Только не сейчас. Господи, не сейчас же... На лицо, как на поверхность воды при извержении подземного вулкана, выливаются дикими волнами эмоции. Чтобы хоть как-то их перекрыть, приходится рассмеяться. – Не дури, Марин… Жалеть будешь.
В ее потухших глазах мелькают тени сомнений. Но ненадолго. Со вздохом она их разгоняет злостью.
– Тебе-то что?! Что ты можешь знать о браке?! – метит целенаправленно в самые уязвимые точки. И пробивает, конечно же. Насквозь пронизывает. – Еще я твоих советов не слушала!
– Да он же долбоеб! – ору агрессивно, не совладав на самом деле со своей паникой. – Ты не видишь, что ли?!
– А ты кто? – вопит Марина в ответ. – Ты в сотни раз хуже!
Когда последние звуки этого утверждения стихают, в спальне повисает пауза.
Только наши глаза продолжают говорить. А если совсем уж честно, то кричать. И кричат они не то, что транслировали голоса.
– Марин… – с трудом выталкиваю. – Я… Я тебя одну… – речевая функция нарушается. Как ни продавливаю слова, выходят тяжелыми рывками. Слишком сильно горит в груди. – Я тебя одну, Марин…
– Даня… – перебивает она и вздрагивает. Со странными, будто рыдающими звуками вздыхает и, наконец, выпаливает: – Я беременная!
Это сообщение валит на меня арктическим холодом. Врезается в грудь и обмораживает, безжалостно убивая то, во что я сам едва успел поверить. От боли, которой мне приходится буквально захлебнуться, темнеет в глазах. А после эту темноту еще и размыливает.
– Ок, – сухо принимаю информацию.
И, оступившись, резко разворачиваюсь, чтобы покинуть ее комнату.
«Я беременная…»
«Я беременная…»
«Я беременная…»
Возможно ли что-то хуже?
Да, возможно. Этот ребенок мог быть мой.
Пока сбегаю вниз по лестнице, сердце продолжает натужно колотиться. Я на серьезе думаю, как его, на хрен, вырвать и добить.
Лишь бы ничего не чувствовать. Лишь бы не болеть. Лишь бы не любить.
«Ты можешь уехать? Уезжай, Дань!»
Могу, конечно. Сесть в Гелик и разложиться на объездной. Бойке не удалось, может, у меня получится. Но это ведь, мать вашу, не решит самого главного – я не перестану любить. На ту сторону пронесу этот яд, уверен как никогда.
А значит… Впереди долгий и трудный путь в Тибет.
И еще более трудный – к себе.
