Сол кивнул:
– Он действует примерно так же, как и алкоголь, но в отличие от него не разносит так быстро химизм обмена веществ в организме. Так что человек, переутомленный обычной выпивкой, хорошо откликается на него. Но, безусловно, он тоже может вызвать привыкание; уверен, что ты это знаешь. А как вы, ребята, насчет кофейку? У меня, правда, только растворимый.
Он быстро поставил чайник и насыпал коричневые кристаллы в разноцветные кружки.
– Думаю, ты не станешь возражать, – предположил Гун, – что алкоголь – это естественный наркотик человечества, и оно тысячелетиями экспериментирует с ним – ищет пути использовать его без особого вреда.
– Да, и этого времени хватило, чтобы алкоголь истребил тех итальянцев, греков, евреев и прочих обитателей Средиземноморья, у кого имелась к нему особая генетическая слабость. Американским индейцам и эскимосам повезло меньше: как раз сейчас они проходят этот процесс. Но у конопли, пейота, мака и грибов тоже длительная история.
– Да, но одни оказывают более психоделическое, искажающее (а не расширяющее, как ты сказал) сознание действие, – возразил Гун, – тогда как алкоголь дает более прямой эффект.
– От алкоголя тоже бывают галлюцинации, – осторожно возразил Франц. – У меня самого случались, хотя, если верить тому, что мне рассказывали, не такие сильные, как от «кислоты». Но, как ни странно, только во время ломки, первые три дня. В чуланах, темных углах, под столами (но не при очень ярком свете) я видел черные, а иногда и красные провода толщиной с телефонный шнур, вибрирующие, хлещущие по сторонам. На ум сразу приходили ноги гигантских пауков и тому подобное. Причем я знал, что это галлюцинации. С ними, слава богу, можно было справиться – их в любой момент можно было разогнать ярким светом.
– Выведение из запоя – дело забавное, а иногда и хлопотное, – заметил Сол, разливая кипяток. – Белая горячка у пьющих начинается именно в это время, а не когда они пьют; уверен, что вы это тоже знаете. Но опасности и страдания отказа от тяжелых наркотиков сильно преувеличены, это часть мифа. Я узнал об этом, еще будучи санитаром на «Скорой» в великие дни Хайт-Эшбери
[12], до того, как получил соответствующее образование и стал медбратом. Я бегал там и раздавал торазин хиппи, страдавшим от передозировки (или считавшим, что у них была передозировка).
– Неужели это правда? – спросил Франц, принимая чашку с кофе. – Я много раз слышал, что при отказе от героина ломка бывает просто ужасающая.
– Часть мифа, – заверил Франца Сол, качнув длинноволосой головой, и, вручив чашку Гуну, отхлебнул кофе. – Одного из тех самых мифов, которые Анслингер так успешно распространял в тридцатые годы (тогда все чуваки, хорошо преуспевшие на сухом законе, старались заполучить еще более теплые места в сфере борьбы с наркотиками), когда отправился в Вашингтон, прихватив с собой пару ветеринаров, знавших, как действует допинг на скаковых лошадей, и пачку сенсационных вырезок из мексиканских и центральноамериканских газет об убийствах и изнасилованиях, совершенных батраками, предположительно помешавшимися от марихуаны.
– За эту идею ухватились многие писатели, – вставил Франц. – Герой всего раз затягивается странной сигаретой, и тут же у него начинаются дикие галлюцинации, в основном связанные с сексом и кровопролитием. А что, если ввести в «Странное подполье» сюжет, в котором фигурировало бы Управление по борьбе с наркотиками?.. – задумчиво добавил он, обращаясь не столько к собеседникам, сколько к себе. – Это мысль.
– И мучительная ломка в ходе абстиненции была частью этой мифологической картины, – продолжил Сол, – так что, когда битники, хиппи и им подобные начали принимать наркотики в знак протеста против порядка вещей и родительского диктата, у них и начались те самые ужасные галлюцинации и ломка синдрома отмены, которые были описаны в выдуманных полицейских мифах и убедительно обещаны им. – Он криво усмехнулся. – Знаете, я иногда думаю, что это очень похоже на долгосрочное воздействие военной пропаганды на немцев. Во время Второй мировой войны они действительно совершили все те зверства, в которых их, в основном ложно, обвиняли в Первую мировую войну, и даже превзошли их. Не люблю говорить это вслух, но люди всегда стремятся оправдать худшие ожидания.
– Сходство эпохи хиппи с нацистами СС проявилось в истории Семьи Мэнсона.
– Как бы там ни было, – подытожил Сол, – все это я изучил на практике, когда глубокими ночами метался по Эшбери и ректально вводил торазин увядающим деткам цветов. Делать им нормальные инъекции шприцем я не мог, потому что у меня еще не было сестринского диплома.
– Вот так-то я и познакомился с Солом, – задумчиво сказал Гун.
– Но ректальное введение торазина я применял не к Гуну, – уточнил Сол. – Это было бы слишком романтично. Передозировка случилась у одного из его приятелей, который позвонил ему, а уже Гун позвонил нам. И да, действительно, тогда мы и познакомились.
– Моему приятелю это прекрасно помогло, – вставил Гун.
– А как вы оба познакомились с Кэл? – спросил Франц.
– Когда она поселилась здесь, – ответил Гун.
– На первых порах нам показалось, будто на нас снизошла тишина, – мечтательным тоном сообщил Сол. – Предыдущий обитатель ее квартиры был чересчур шумным даже для этого дома.
– А потом к популяции присоединилась очень тихая, но музыкальная мышка, – сказал Гун. – Довольно скоро мы заметили, что откуда-то доносятся звуки флейты (по крайней мере, так мы решили), но музыка была такая тихая, что мы никак не могли понять, не мерещится ли нам.
– Тогда же, – подхватил Сол, – мы начали замечать привлекательную, неразговорчивую, очень вежливую девушку, которая приходила и уходила в четыре часа, всегда в одиночестве, и всегда очень осторожно открывала и закрывала дверь лифта.
– А однажды вечером мы отправились в Дом ветеранов слушать квартеты Бетховена, – перехватил инициативу Гун, – и увидели ее в зале. Мы тут же представились ей.
– И оказалось, что мы, все трое, хотели познакомиться, – добавил Сол, – а к концу концерта уже были друзьями.
– Ну а в следующий уик-энд мы помогали ей ремонтировать квартиру, – закончил Гун, – и можно было подумать, что мы знакомы уже много лет.
– Может быть, вернее будет сказать, она была с нами знакома, – уточнил Сол. – Мы еще долго и понемногу узнавали подробности ее биографии – о невероятной гиперзащищенности, в которой ее держали, о трудностях в отношениях с матерью…
– О том, как тяжело сказалась на ней смерть отца, – вставил Сол.
– И как решительно она была настроена самостоятельно управлять своей жизнью, – Сол пожал плечами, – и изучать эту самую жизнь. – Он поднял взгляд на Франца. – Мы лишь много позже узнали, насколько она чувствительна под маской холодной уравновешенности и какими еще способностями обладает, помимо музыкальных.
