Его по-утреннему бодрое сознание долго и весело блуждало в жутком мире чудес, вызванном и подкрепленном этими книгами, книгами де Кастри и дневником, а также четкими воспоминаниями о вчерашних довольно странных переживаниях. И впрямь современные города были величайшими тайнами мира, а небоскребы – их безбожными соборами.
Просматривая стихотворение в прозе «Матери Печали», входящее в «Suspiria», он не впервые задавался вопросом, имеет ли это творение де Куинси какое-либо отношение к христианству. Правда, в именовании старшей сестры Mater Lachrymarum, Матерь Слез, было определенное сходство с Mater Dolorosa, как католики именуют Деву Марию, то же самое относилось и ко второй сестре, Mater Suspiriorum, Матери Вздохов, и даже самой страшной, младшей из сестер, Mater Tenebrarum, Матери Тьмы (де Куинси собирался написать о ней целую книгу «Царство Тьмы», но, по-видимому, так и не написал – а ведь это было бы нечто!). Хотя, нет, их предшественниц следовало искать в античности, потому как они перекликаются с тремя мойрами и с тремя фуриями, и в лабиринтах сознания англичанина, который искусственно расширял его настойкой опия.
Одновременно складывались и намерения Франца относительно того, как провести этот день, который уже обещал стать прекрасным. Во-первых, начать поиски неуловимого «Родс, 607» с изучения истории безымянного здания «Гири, 811», где он сейчас находился. Это была бы отличная проба сил; к тому же этим заинтересовалась Кэл, да и Гун тоже. Потом еще раз сходить на Корона-Хайтс и проверить, действительно ли он видел оттуда свое собственное окно. Где-то во второй половине дня навестить Джейми Дональдуса Байерса, предварительно позвонив по телефону. Ну а вечером, конечно, концерт Кэл.
Тут он очнулся и, моргая, посмотрел вокруг. Несмотря на открытое окно, комната была полна дыма. Сконфуженно посмеиваясь над собой, Франц аккуратно погасил сигарету о край переполненной пепельницы.
Зазвонил телефон. Это Кэл приглашала его спуститься и разделить с нею поздний завтрак. Он побрился, сполоснулся под душем, оделся и вышел.
13
КЭЛ ВСТРЕТИЛА ЕГО в дверях. На ней было зеленое платье, волосы она собрала в длинный хвост и казалась такой милой и юной, что Франц стиснул бы ее в объятиях и поцеловал, если бы не возвышенное, медитативное выражение ее лица, говорящее – «Не тревожить во имя Баха».
– Доброе утро, милый, – сказала она. – Я действительно проспала двенадцать часов, как и грозилась в своей гордыне. Бог милостив. Не возражаешь, если сегодня снова будет яичница? Время уже не для первого, а для второго завтрака. Наливай себе кофе.
– Будешь сегодня еще репетировать? – спросил он, кинув взгляд на электронную клавиатуру.
– Буду, но не здесь. Чуть позже пойду и часа три поиграю на том самом клавесине, на котором будет концерт. Заодно поднастрою инструмент.
Франц попивал кофе со сливками и любовался гармонией движений Кэл, которая с отсутствующим видом разбивала яйца, бездумным балетом с участием белых овоидов и изящных пальцев с приплюснутыми от постоянных прикосновений к клавиатуре кончиками. Он поймал себя на том, что сравнивает ее с Дейзи и, как ни странно, со своей Любовницей Ученого. И Кэл, и Дейзи изящны, весьма интеллектуальны, довольно молчаливы, определенно осенены благословением Белой Богини, мечтательны, но организованны. Дейзи тоже была облагодетельствована Белой Богиней – она была поэтессой, женщиной организованной и хранившей духовное целомудрие… «Для рака мозга». Он поспешно прогнал эту мысль из головы.
Но Кэл, безусловно, характеризуется прилагательным «белый»; она ни в коем случае не Матерь Тьмы, она – Мать Света и пребывает в вечной оппозиции к другой стороне… Ян и инь, Ормузд и Ариман… Да, клянусь Робертом Ингерсоллом!
А выглядела она действительно этакой школьницей, и лицо ее являло собой маску веселой невинности и благонравия. Но он тут же вспомнил, как она начала исполнять концерт. Он сидел близко и немного сбоку, так что видел ее полный профиль. Словно по какому-то быстрому волшебству, ее облик сделался таким, какого Франц никогда раньше не видел, – и на мгновение он подумал, что не хотел бы увидеть еще раз. Ее подбородок втянулся в шею, ноздри раздулись, взгляд стал всевидящим и безжалостным, уголки сжатых в тонкую ниточку губ опустились, как у злобной школьной учительницы. Всем своим видом она как будто говорила: «А теперь, струны и мистер Шопен, слушайте меня: или вы будете вести себя самым лучшим образом, или я вам покажу, так и знайте!» Это был взгляд молодого профессионала.
– Ешь, пока не остыло, – пропела Кэл, ставя перед ним тарелку. – Вот еще тосты. Вроде бы с маслом.
– Как тебе спалось? – спросила она немного погодя.
Он рассказал ей о звездах.
– Я рада, что ты во что-то веруешь, – отозвалась она.
Францу ничего не оставалось, как признаться.
– В определенной степени, так оно и есть. В святого Коперника, конечно, и Исаака Ньютона.
– Отец клялся и их именами, – ответила она. – И даже, помнится, как-то воззвал к Эйнштейну. Я тоже начала так делать, но мать мягко и решительно остановила меня. Она считала, что это неженственно и очень по-хулигански.
Франц улыбнулся. Он решил не обсуждать ни того, что читал сегодня утром, ни вчерашних событий: эти темы казались сейчас неуместными.
Наступившую паузу нарушила Кэл:
– По-моему, Сол вчера был в ударе. Мне нравится, как он флиртует с Доротеей.
– Ему нравится делать вид, будто он шокирует ее, – сказал Франц.
– А ей нравится прикидываться шокированной, – согласилась Кэл. – Я, пожалуй, подарю ей веер на Рождество; просто для того, чтобы самой любоваться, как она будет им пользоваться. Только я не очень-то доверяю его отношению к Боните.
– Ты о нашем Соле? – спросил Франц, которому, в общем-то, и не пришлось разыгрывать изумление. Он сразу же явственно и с неудовольствием припомнил смех, который услышал вчера утром на лестнице, – смех от прикосновений и щекотки.
– Люди порой открываются с неожиданных сторон, – спокойно заметила она. – Сегодня утром ты очень бодр и полон энергии. Чуть ли не надменен, но в то же время внимательно относишься к моему настроению. Ну а в глубине погружен в размышления. Какие у тебя планы на день?
Он рассказал.
– Звучит заманчиво, – сказала Кэл. – Я слышала, что дома у Байерса жутковато. Хотя, может быть, те, кто рассказывал это мне, имели в виду экзотику. И мне очень хотелось бы узнать об этом «Родс, шестьсот семь». Знаешь, вроде как заглянуть через плечо «отважного Кортеса» и увидеть то же самое, что он там видел, «безмолвный с высоты над Дарьеном»
[17]. Да и просто узнать историю этого дома – она интересует не только Гуна. Это было бы очень занятно. Что ж, мне пора собираться.
– Мы увидимся до концерта? Может быть, проводить тебя туда? – спросил он, поднимаясь.
