Хотелось задержаться здесь, но время поджимало. «Пора переться к Таффи», – усмехнулся он про себя. По неровному гравийному склону, который оказался не таким уж крутым, Франц вскарабкался, лишь раз остановившись, чтобы перевести дух. Над его плечом возвышалась телебашня, в своих ярких цветах казавшаяся свежей, нарядной и элегантной, как юная шлюха, только-только начавшая осваивать эту деятельность (прости меня, Богиня). Он ощущал себя человеком не от мира сего.
Добравшись до короны, Франц обратил внимание на кое-что, оставшееся незамеченным вчера. Несколько каменных лбов – по крайней мере, с этой стороны – были некогда разукрашены из аэрозольных баллончиков в самые разные цвета, яркие и бледные; бо́льшая часть писанины уже сильно выцвела. Имен и дат там было не так чтобы много, все больше простые фигурки. Кривобокие пяти– и шестиконечные звезды, солнце, топырящее лучи, полумесяцы, треугольники и квадраты. А вот и довольно скромный фаллос и рядом с ним знак, похожий на две скрещенные скобки – йони и лингам. И Франц прежде всего подумал не о чем ином, как о Великом шифре де Кастри! «Да, – заметил он с ухмылкой, – здесь есть символы, которые можно принять за астрономические и/или логические. Круги с крестами и стрелами – Венера и Марс. Ну а этот рогатый диск может быть Тельцом».
«У тебя, Таффи, определенно странные вкусы по части интерьеров, – пробурчал он себе под нос. – А теперь посмотрим, не крадешь ли ты у меня мосол».
Что ж, рисование красками из баллончиков на скальных возвышениях – высотные граффити – стало распространенным развлечением в наши прогрессивные, столь ориентированные на молодежные повадки дни. Тут он вспомнил, что в начале века черный маг Алистер Кроули провел лето, рисуя на Палисаде, грандиозном скальном обрыве над Гудзоном, огромными красными буквами надписи «ТВОРИ СВОЮ ВОЛЮ: ТАКОВ ДА БУДЕТ ВЕСЬ ЗАКОН» и «КАЖДЫЙ МУЖЧИНА И КАЖДАЯ ЖЕНЩИНА – ЗВЕЗДА», желая шокировать и вразумить жителей Нью-Йорка, проплывающих мимо на судах. И, конечно, нельзя было не задаться вопросом, как сказались бы на сюжете пестрые броские надписи, сделанные безбашенными шалопаями, появись они на жутких холмах, увенчанных скалами, в «Шепчущем во тьме», «Ужасе Данвича» или «Хребтах безумия» Лавкрафта, где холмы были равновелики Эверестам, или, если уж на то пошло, в «Крупинке Темного царства» Лейбера.
Он отыскал каменное сиденье, на котором располагался вчера, и заставил себя выкурить сигарету, чтобы чуть успокоить нервы, замедлить дыхание и расслабиться, хоть и не терпелось убедиться, что он опередил солнце. На самом деле, он знал, что это ему удалось, пусть и с довольно скромным отрывом, о чем говорили стрелки часов.
Во всяком случае, сегодня было яснее и солнечнее, чем вчера. Дул сильный западный ветер, добиравшийся даже до Сан-Хосе, над которым сейчас не было видимой подушки смога. За городами Ист-Бэй и на севере округа Марин отчетливо выделялись маленькие горные вершины. Ярко сверкали мосты.
Даже море крыш сегодня выглядело дружелюбным и спокойным. Франц поймал себя на том, что думает о невероятном количестве жизней, приютившихся под ними: живет под этими крышами около семисот тысяч человек, а работает и того больше, ведь ежедневно из пригородов по мостам, по сухопутным автострадам и поездами метро БАРТ под водами залива в Сан-Франциско приезжает еще невесть сколько народу.
Невооруженным глазом он вроде бы отыскал щель, в которой находилось его окно (во всяком случае, она была залита солнцем), а затем достал бинокль. Он не дал себе труда накинуть ремешок на шею – сегодня хватка и так была крепкой. Да, флуоресцентное красное пятно было на месте, и с первого взгляда казалось, будто оно заполняет все окно, настолько ярок был алый, но, если присмотреться, становилось ясно, что картина закрывает лишь нижнюю левую четверть. Казалось, можно было разглядеть даже рисунок… Нет, все же нельзя, слишком уж тонки черные линии.
Вот и опровергнуты сомнения Гуна (да и его собственные) насчет того, верно ли он вчера нашел окно. Забавно, однако, что человеческий разум подвергает сомнению даже самого себя, чтобы объяснить необычные и нетрадиционные явления, которые видел ярко и безошибочно. Вот и останавливаешься на полпути – усилиями собственного разума.
Но сегодня видимость, безусловно, была исключительной. Как отчетливо выделялась на фоне голубой бухты бледно-желтая башня Кольта на Телеграф-Хилл, бывшая некогда самым высоким сооружением Фриско, а теперь кажущаяся совсем крошечной! И бледно-голубой с позолотой шарик башни Колумба – старинная жемчужина на фоне выстроенных в идеальные ряды оконных прорезей пирамиды Трансамерики, похожих на отверстия в перфокарте. И высокие закругленные окна старого Хобарт-билдинг, не только повторяющего в своих формах корабельную корму, но и приводящего на память изображения величественных, богато изукрашенных адмиральских кают галеонов, в сопоставлении со строгими вертикальными алюминиевыми линиями нового здания Уэллс Фарго, возвышающегося над ним, как межзвездный грузовой корабль, ожидающий взлета. Франц поводил биноклем по сторонам, непринужденно подправляя фокус, чтобы лучше видеть подробности. О, и насчет собора Благодати с наводящими на мрачные размышления, многоцветными, с сочными красками, современными витражами он ошибался. Его тонкий шпиль, торчащий из черепичной крыши, как стилет с зазубренным зеленоватым лезвием, увенчанный на острие маленьким позолоченным крестиком, вполне можно было разглядеть рядом с безликой современной громадой Кафедрал-апартментс.
Он еще раз взглянул на все еще не закрытую тенью щель, в которой находилось его окно. Возможно, и рисунок удастся разглядеть, если получше настроить…
Не успел он мысленно проговорить эту фразу, как продолговатый кусок раскрашенного флуоресцентной краской картона исчез из виду. Из его окна высунулось бледно-коричневое существо, которое отчаянно замахало на него длинными воздетыми к небу руками. Ниже Франц вполне отчетливо видел лицо, обращенное к нему, маску, узкую, как мордочка хорька, – бледно-коричневый, совершенно пустой треугольник, две точки вверху, которые могли быть глазами или ушами, и одна пониже, переходящая в заостренный подбородок… Нет, рыло… Нет, короткий хоботок – ищущий рот, судя по виду, предназначенный для высасывания костного мозга. И тут параментальная сущность потянулась через стекла бинокля к его глазам.
16
ОЧУХАВШИСЬ уже в следующий миг, Франц услышал, как что-то гулко стукнуло и звякнуло, обнаружил, что вновь обшаривает темное море крыш невооруженным глазом, пытаясь обнаружить проворное бледно-коричневое существо, стремящееся к нему через это пространство и использующее по пути любое укрытие: дымовые трубы с колпаками, купола, водонапорные баки, большие и крохотные пентхаусы, водопроводные трубы, горловины ветроуловителей, колпаки вентиляционных шахт и мусоропроводов, световые люки, парапеты крыш и прочие большие и малые неровности, имеющиеся на крышах. Сердце отчаянно колотилось, и он часто хватал ртом воздух.
Безумные мысли устремились в другую сторону, и он принялся осматривать склоны под собой и рядом, отмечая заодно возможные укрытия, которыми могли послужить камни и чахлые кустики. Кто знает, с какой быстротой способны перемещаться параментальные сущности? Со скоростью гепарда? Со скоростью звука? Со скоростью света? Вполне возможно, что это нечто уже здесь. Он увидел свой бинокль под скалой, в которую случайно отшвырнул его, когда судорожно выставил вперед руки, чтобы оттолкнуть эту тварь от глаз.
