– Не следует забывать, что де Кастри умер, когда мы с вами были младенцами. Почти все сведения, которыми я располагаю, исходят от пары не очень близких и вряд ли любимых друзей последних лет жизни де Кастри: Джорджа Рикера, который был слесарем и играл с ним в го, и Германа Клааса, который имел букинистический магазин на Терк-стрит, был своего рода романтическим анархистом и некоторое время технократом, и немного от Кларка Эштона Смита. Ах да, ведь вас именно это интересует, не так ли? От него я получил совсем мало: Кларк не любил говорить о де Кастри. Я подозреваю, что Кларк именно из-за де Кастри и его теорий держался подальше от больших городов, даже от Сан-Франциско, и предпочел отшельничество в Оберне и Пасифик-Гроув. У меня есть еще кое-какие сведения из старых писем и вырезок, но их немного. Никто не любил писать о де Кастри, и у людей были на то причины, да и человек этот полностью засекретил свою жизнь. Что странно, поскольку взлет его карьеры начался с написания и публикации сенсационной книги. Кстати, мой экземпляр принадлежал Клаасу и достался мне, когда тот умер, ну а он, возможно, нашел его среди вещей де Кастри после смерти автора – я так и не смог этого выяснить.
– Кроме того, – продолжил Дональдус, – моя история, вероятно, прозвучит (по крайней мере, местами) в несколько поэтическом духе. Пусть это не сбивает вас с толку: мне просто легче таким образом упорядочивать свои мысли и ранжировать пункты по важности. Я ни в малейшей степени не буду отклоняться от строгой истины, какой я ее обнаружил, хоть и, полагаю, в моей истории могут быть следы параментальных явлений и, конечно же, один призрак. Я думаю, что во всех современных городах, особенно в самых неприглядных, изобилующих новостройками, должны иметься призраки. Они оказывают цивилизующее влияние.
19
ДОНАЛЬДУС СДЕЛАЛ добрый глоток бренди, покатал его языком во рту, смакуя вкус, и откинулся в кресле.
– В 1900 году, на переломе веков, – драматично начал он, – в солнечный, сияющий Сан-Франциско приехал Тибо де Кастри, явившийся мрачным предтечей нашествия разраставшегося на Востоке царства холода и угольного дыма, пульсировавшего электричеством Эдисона, топорщившегося небоскребами Салливана, с их стальным каркасом. Мадам Кюри только что объявила миру о радиоактивности, а радио Маркони распространилось по морям. Мадам Блаватская привезла из Гималаев жуткую теософию и передала факел оккультизма Анни Безант. Королевский астроном Шотландии Пиацци Смит отыскал в большой галерее Великой египетской пирамиды историю мира и его зловещее будущее. Подсудимые Мэри Бейкер Эдди и ее главные помощницы в ходе судебного процесса обвиняли друг дружку в колдовстве и черной магии. Спенсер проповедовал науку. Ингерсолл громко выступил против суеверий. Фрейд и Юнг погружались в безграничную тьму подсознания. На Всемирной выставке в Париже, для которой была построена Эйфелева башня, и на Всемирной Колумбовой выставке в Чикаго были представлены невиданные чудеса. В Нью-Йорке копали туннели подземки. В Южной Африке буры отстреливались от британских полевых орудий Круппа, отлитых из неразрываемой стали. В далеком Китае бушевали боксеры, считавшие, что магия делает их неуязвимыми для пуль. Граф фон Цеппелин запускал свой первый дирижабль, и братья Райт готовили к первому полету аэроплан.
У де Кастри с собой были только вместительный черный саквояж, набитый экземплярами плохо напечатанной книги, которая продавалась даже хуже, чем «Моби Дик» Мелвилла, собственный череп, заполненный мрачно светящимися гальванизирующими идеями, и, по утверждениям некоторых, большая черная пантера на поводке из мельхиоровой цепочки. Третьи же говорят, что его также сопровождала (или преследовала) таинственная высокая, стройная женщина, которая всегда носила черную вуаль и свободные темные платья, больше похожие на мантии, и имела обыкновение внезапно появляться и исчезать. Сам же де Кастри был жилистым, неутомимым, довольно малорослым черным орлом с пронзительными глазами и сардоническим ртом; он носил свое нестандартное обаяние, как трагический герой оперы носит свой плащ.
О его происхождении и бытии ходили легенды. Кое-кто говорил, что он сочиняет их сам, еженощно импровизируя, а другие – что все они были сочинены другими исключительно под влиянием его мрачной притягательной внешности. Клаасу и Рикеру больше всего нравилась умеренно экзотическая версия, согласно которой он, во время Франко-прусской войны, тринадцатилетним мальчиком сбежал из осажденного Парижа на водородном воздушном шаре вместе со смертельно раненным в ходе побега отцом, который был исследователем Черной Африки, любовницей отца (красивой и образованной молодой полячкой) и черной пантерой (той первой, которую отец поймал во время экспедиции в Конго и которую они едва успели спасти из зоологического сада, где голодающие парижане убивали диких животных ради еды). Существовали, конечно, и другие легенды, одна из которых гласила, что в это время он был адъютантом Гарибальди на Сицилии, а его отец – самым безжалостным и опасным из карбонариев.
В стремительном движении на юго-восток в полночь, над Средиземным морем воздушный шар попал в насыщенную электричеством бурю, которая увеличила его скорость, но в то же время заставляла опускаться все ближе и ближе к волнам, щерящим белые клыки. Представьте себе сцену: хрупкая перегруженная гондола, озаряемая почти непрерывными вспышками молний. Пантера сжалась в комок, рычит, шипит, хлещет хвостом, впилась когтями в плетенное из лозы днище так, что кажется, будто прутья вот-вот разорвутся. Лица умирающего отца (старого ястреба), серьезного мальчика с горящими глазами (уже молодого орла) и гордой, умной, отчаянно преданной любимому задумчивой девушки – с выражением отчаяния и смертельной бледностью в голубоватом сиянии молний. И все это время гремят оглушительные раскаты грома, как будто разрывается черная атмосфера или огромные артиллерийские орудия ожесточенно стреляют им прямо в уши. Внезапно дождь обрел на их влажных губах соленый привкус – брызги от голодных волн.
Умирающий отец взял каждого из своих спутников за правую руку, соединил их, крепко пожал, выдохнул несколько слов (их унес яростный ветер) и, собрав последние силы, конвульсивным движением перекинулся через борт.
Воздушный шар вырвался из шторма и помчался на юго-восток. Замерзшие, перепуганные, но несломленные молодые люди, обнявшись, прижались друг к другу. Из другого угла гондолы уставилась на них загадочными зелеными глазами успокоившаяся черная пантера. А на юго-востоке, куда лежал их путь, сквозь тучи проглянула, как ведьмовская корона Царицы Ночи, рогатая луна, наложив свою печать на эту сцену.
Как только воздушный шар приземлился в египетской пустыне близ Каира, юный де Кастри погрузился в изучение Великой пирамиды, в чем ему помогала молодая любовница его отца, ставшая теперь его любовницей. Немалое значение имело и то, что по материнской линии он происходил от Шампольона, расшифровавшего надписи на Розеттском камне. Он предварил все открытия астронома Пиацци Смита (и сделал еще несколько, которые держал в секрете) за десять лет до него и заложил основу для своей новой науки о сверхгородах (а также своего Великого шифра), после чего покинул Египет и приступил к исследованию мегаструктур, криптоглифов (так он это назвал) и параментальных явлений по всему миру.
