Мысль о том, что ему предстоит еще несколько часов провести в одиночестве, приводила Франца в отчаяние, и бутылка, которую он держал в руке, соблазняла обещанием забвения, но страх перед тем, что может случиться, когда он погрузится в непреодолимое забытье, был еще сильнее.
Он поставил бутылку рядом с призмами, грифельной доской и вчерашней почтой, которая так и лежала нераспечатанной. Вроде бы на доске ничего не должно было быть, но сейчас ему показалось, что он видит на ней слабые отметины. Взял доску с лежащими на нем мелом и призмами и поднес к лампе в изголовье своего дивана. Можно было бы включить двухсотваттный потолочный светильник, но ему почему-то не захотелось, чтобы его окно выделялось таким ярким светом и наблюдатель, если он вдруг окажется на Корона-Хайтс, смог вычленить его из общей темноты.
На грифельной доске обнаружились паутинные меловые метки – полдюжины едва видных треугольников, которые сужались к нижнему углу, как будто кто-то, или какая-то сила, без нажима очерчивал (возможно, мел двигался сам, как планшетка на доске для спиритических сеансов) носатую морду его параментала. И теперь мел и одна из призм прыгали, как те самые планшетки, – так дрожали его руки, держащие грифельную доску.
Его разум был почти парализован (внезапный приступ страха стер почти все мысли), однако в одном сохранившемся уголке все же крутилось воспоминание о том, что у колдунов вроде бы считается, будто белая пятиконечная звезда, направленная одной вершиной вверх (наружу), защищает комнату от проникновения злых духов, потому что вторгающаяся сущность наткнется на это острие, направленное вверх (наружу), и сама себя пронзит, и поэтому он почти не удивился, когда обнаружил, что положил грифельную доску на край загроможденного столика и уже рисует мелом такие звезды на подоконниках как открытого окна, так и запертого (в ванной), и над своей дверью. Он чувствовал себя немного нелепо, но даже не подумал о том, чтобы бросить это дело, не закончив его. Откровенно говоря, воображение Франца уже обнаруживало в доме все новые и новые секретные проходы и тайники, помимо вентиляционных шахт и чуланов для имущества уборщиков (в отеле «Родос» должны были иметься кухонный лифт и желоб для белья, и кто знает, какие еще вспомогательные помещения с дверями), и его беспокоило, что он не может внимательно осмотреть задние стенки платяного и хозяйственного шкафов. В конце концов он закрыл дверцы обоих поплотнее и нарисовал мелом звезду над каждым из них и маленькую над фрамугой.
Он собрался нарисовать еще одну и над своей кроватью, на той стене, за которой находится каморка для метел, но тут в дверь резко постучали. Франц накинул цепочку и лишь после этого приоткрыл дверь на два дюйма, которые позволяла ее длина.
26
ЧЕРЕЗ ЩЕЛЬ он увидел большой карий глаз и ухмылявшийся белозубый рот.
– Э-шахматы? – произнес знакомый голос.
Франц поспешно сбросил цепочку и открыл дверь. Он испытывал огромное облегчение, оттого что рядом оказался знакомый, хоть и досадовал, что именно с этим человеком почти невозможно общаться (пусть обсуждать не то, что занимало его мысли, но хоть что-нибудь). И все же он немного утешался мыслью, что они говорили по крайней мере на одном общем языке – языке шахмат. Можно было надеяться, что игра поможет немного скоротать время.
Фернандо вошел, широко улыбаясь, но вопросительно нахмурился на мгновение, взглянув на цепочку, а затем снова на Франца, когда тот быстро закрыл дверь и запер замок на два оборота.
Вместо ответа Франц предложил ему выпить. Черные брови Фернандо поползли вверх при виде красивой бутылки из узорчатого стекла, он улыбнулся шире и кивнул, но когда Франц открыл бутылку и наполнил один маленький стаканчик, заколебался и всеми подвижными чертами лица и выразительными жестами изобразил вопрос: почему Франц не пьет с ним?
Выбрав самый простой путь решения проблемы, Франц налил себе немного в другой стаканчик, обхватив его пальцами, чтобы не было видно, что он лишь капнул на дно, поднес его ко рту и наклонял до тех пор, пока ароматная жидкость не смочила сжатые губы. Потом он сразу же предложил Фернандо налить еще, но тот указал на шахматные фигуры, ткнул пальцем себя в лоб и с улыбкой покачал головой.
Франц поставил шахматную доску (не очень надежно) поверх стопки папок на кофейном столике и сел на кровать. Фернандо с некоторым сомнением посмотрел на получившийся натюрморт, пожал плечами, улыбнулся, придвинул стул и сел напротив. Они разыграли первый ход; Фернандо достались белые. Они расставили фигуры, и гость уверенно двинул пешку.
Франц первые ходы тоже делал быстро. Он поймал себя на том, что почти автоматически перешел в режим бдительности, в котором находился, пока слушал рассказ Байерса у него в гостях на Бивер-стрит. Его взгляд перемещался от внутреннего угла стены, спиной к которой он сидел, к платяному шкафу, далее – к входной двери, затем мимо небольшого книжного шкафа к двери стенного шкафа, через стол, заваленный нераспечатанной почтой и всяким хламом, мимо двери в ванную к большому книжному шкафу и столу, задерживался на окне, затем переходил вдоль картотечного шкафа к радиатору центрального отопления, завершал обход у наружного угла той же стены и двигался далее по кругу. Облизав губы, он почувствовал горьковатый привкус киршвассера.
Фернандо выиграл ходов за двадцать. Пару мгновений он задумчиво смотрел на Франца, словно собираясь высказать какое-то замечание по поводу его явного невнимания к игре, но промолчал, улыбнулся, повернул доску и начал расставлять перед собой черные фигуры.
Франц с вызывающей дерзостью начал разыгрывать королевский гамбит. Фернандо отразил атаку через центр ферзевой пешкой. В партии сразу же сложилось обоюдоострое положение, но Франц обнаружил, что не может сосредоточиться на игре. Он продолжал перебирать в уме другие меры предосторожности, которые следовало бы предпринять, помимо визуального контроля помещения. Он напряг слух, прислушиваясь к звукам за дверью и за перегородками. Как же он жалел, что Фернандо практически не владеет английским языком, да к тому же глух как тетерев. По отдельности и то и это можно было терпеть, но вместе – это уже чересчур!
А время никак не желало двигаться. Большая стрелка наручных часов застыла на месте. Примерно так бывало на многолюдных пьянках: ты сам почти вырубаешься, а они, кажется, тянутся бесконечно. Похоже, концерт закончится через вечность, не раньше.
И тут ему пришло в голову, что Кэл и остальные вовсе не обязательно сразу вернутся домой. После концертов артисты и слушатели обычно идут в бары или рестораны, чтобы отметить успех или просто поговорить и отдохнуть.
Он почти не обращал внимания, что Фернандо между ходами пристально его разглядывает.
Конечно, можно бы вернуться на концерт, когда Фернандо уйдет, но это ничего не решит. Франц ушел с концерта, твердо настроившись разобраться с проблемой проклятия де Кастри и всеми странностями, которые с ним связаны. По крайней мере, кое в чем он преуспел, ответил на конкретный вопрос о «Родс», 607 (это 607-й номер отеля «Родос»), но, конечно, шепча тогда на ухо Солу, он имел в виду гораздо больше.
