В Рождество 1903 года Джон Джейкоб Глесснер передал дочери Фрэнсис 125 тысяч долларов в акциях International Harvester и 100 тысяч в акциях — ее брату в дополнение к тем 25 тысячам, которые Джордж получил после окончания Гарварда
[77]. Дивиденды обеспечили обоих детей Глесснеров надежным источником дохода до конца их жизни.
В те же рождественские дни несколько друзей Фрэнсис с детьми оказались среди двух тысяч посетителей театра «Ирокез» на мюзикле «Синяя борода». Недавно построенный театр рекламировали как абсолютно огнестойкий. 30 декабря зал, рассчитанный на 1600 зрителей, размещенных на трех уровнях, был полон. Еще несколько сотен смотрели представление со стоячих мест на галерке, около 300 человек работали на сцене или за кулисами.
В начале второго акта искры дуговой лампы подожгли муслиновый занавес. Пламя быстро разгорелось, заполнив театр густым дымом. Началась паника. Более 600 человек погибли, среди них было много женщин и детей
[78]. «Это было самое ужасное, чудовищное событие, самый кошмарный позор для цивилизованного города», — записала Фрэнсис Глесснер
[79].
Точное число погибших не известно: некоторые тела унесли с места катастрофы, многие обгорели настолько сильно, что их невозможно было опознать, людей приходилось идентифицировать по ювелирным украшениям, одежде или другим личным вещам. Трагедия в театре «Ирокез» по сей день остается самым смертоносным пожаром в одном здании за всю историю США.
Вечером того дня Джордж Глесснер отправился к театру, чтобы помочь разыскивать тела
[80]. Фрэнсис обнимала детей в доме своих родителей. Какая чудовищная трагедия! Такое могло случиться с кем угодно, думала она. Как страшно потерять ребенка или родителя, брата или сестру — и больше никогда их не увидеть. Даже в гробу. Самым душераздирающим было то, что некоторые тела так и не опознали.
Летом 1911 года Фрэнсис читала в газетах новости о скандальном похищении картины Леонардо из Лувра и вспоминала, как побывала в знаменитом музее Парижа с родителями в 1890 году. Кто-то, оставшись незамеченным, вышел из музея с «Джокондой» — малозаметной работой, написанной маслом на доске из белого тополя и изображавшей жену торговца. Картина была приятна глазу, но не особенно примечательна как предмет искусства. Похищение обнаружили только под конец дня, когда один художник обратил внимание на четыре крепления на стене вместо «Джоконды».
Портрет, сегодня более известный как «Мона Лиза», немедленно обрел популярность, когда кража попала в заголовки по всему миру. Полиция не могла разгадать загадку исчезновения картины и даже в какой-то момент взяла под арест Пабло Пикассо, допросив его как подозреваемого. Виновного тогда так и не нашли. Лишь более двух лет спустя арестовали преступника — бывшего работника музея по имени Винченцо Перуджа, он пытался продать картину арт-дилеру.
Эта кража вывела «Мону Лизу» из мрака безызвестности и сделала одним из самых узнаваемых и обсуждаемых предметов искусства в мире.
Преступление могли бы расследовать очень быстро: на раме, в которой выставлялась картина, остался один отпечаток пальца. В архивах были отпечатки Перуджи, снятые после его предыдущих мелких столкновений с законом. Но полиция Парижа классифицировала записи о преступниках на основе бертильонажа. Отпечаток не идентифицировали.
Услышав о краже «Джоконды», Фрэнсис и представить себе не могла, что однажды станет авторитетом в обследовании мест преступлений.
Примерно в то же время Джону, тринадцатилетнему сыну Фрэнсис, поставили диагноз «туберкулезные гланды» (эту инфекцию лимфатических узлов на шее в наши дни вылечили бы курсом антибиотиков)
[81]. Тогда же считалось, что лучшим лечением будет отдых на морском курорте.
Джону провели операцию, удалив больные лимфатические узлы. Семейству Ли порекомендовали провести зиму в Калифорнии. Два года Фрэнсис и дети зимовали в Санта-Барбаре. Во время одного из этих зимних путешествий семья отправилась в Сан-Диего, чтобы повидать Чарли Уитмера, бывшего шофера из «Рокс», который теперь учился в летной школе. Фрэнсис, дети, гувернантка и шофер проехали вдоль побережья на «рэмблере», автомобиле с четырехцилиндровым двигателем, предназначенном для дальних поездок и самом роскошном в то время.
На 218 миль от Санта-Барбары до Сан-Диего ушла неделя. Тогда не существовало автострад, поэтому продолжительная поездка превратилась в приключение. Шоферу приходилось обматывать шины веревками, чтобы преодолевать скользкие холмистые дороги. Джон вспоминал, что однажды из переднего колеса выпали подшипники. В другой раз дорогу смыло наводнением, и «рэмблер» погрузили на железнодорожную платформу, чтобы преодолеть это препятствие. «Помню, как я завтракал посредине реки, пока шофер отправился за упряжкой лошадей, чтобы вытащить нас», — рассказывал Джон
[82].
Вернувшись в Нью-Гэмпшир, Фрэнсис купила участок с деревенским охотничьим домиком на озере Форест-Лейк в часе езды от «Рокс». Она назвала это место «Лагерь Ли» и превратила его в свое убежище от родителей. Летом Фрэнсис и дети по три-четыре дня жили дикарями в «Лагере Ли». Она готовила на костре, а дети ловили рыбу или купались.
Дни, проведенные в «Лагере Ли», «были самым счастливым временем моего детства», вспоминал Джон. Они придумывали длинные истории о приключениях и изобретали собственные игры. Во время этих побегов из «Рокс» Фрэнсис становилась веселой и, расслабившись, оказывалась отличным товарищем. «Как-то она задумала исполнить оперу, изобразив все арии с помощью жестов, — рассказывал Джон. — Мы с Фрэнсис чуть не умерли со смеху»
[83].
Теперь, когда Блеветт ее больше не подавлял, творческая энергия Фрэнсис расцвела. Она вышивала гладью, шила костюмы для себя и трех своих детей и придумывала замысловатые украшения для семейного обеденного стола. В 1912 году Фрэнсис затеяла амбициозный проект, решив изготовить миниатюрную копию Чикагского симфонического оркестра, чтобы подарить своей матери
[84].
Глесснеры сохранили тесные связи с оркестром. Пара редко пропускала концерты и дружила с дирижером Фредериком Стоком и многими музыкантами, которые часто выступали в доме Глесснеров, исполняя музыку для семьи. Не раз полный симфонический оркестр собирался в просторном внутреннем дворе дома на Прейри-авеню.
