В марте 1918 года в светских разделах газет Чикаго объявили о необычном представлении в Чикагском институте искусств — «Театр на кончиках пальцев». В рекламе обещали показать танцы всех стран мира, цирковое представление, акробатические трюки и трюки с животными. «Это представление будет дано на сцене два на три фута с авансценой как минимум 19 дюймов высотой, — гласило объявление. — Только живые выступления, никаких манекенов»
[94].
«Театр на кончиках пальцев» должен был давать представления две недели подряд, каждый день в три часа дня. Доходы от шоу предназначались французскому Фонду детей солдат, погибших на войне.
Всем было любопытно, как живые исполнители смогут уместиться на такой маленькой сцене. «Зал примет около 50 человек, и сцена будет такой маленькой, что остается только ломать голову, кем или чем будут разрекламированные живые исполнители, — писал колумнист Chicago Daily Tribune. — Мы можем лишь гадать, будут это карлики, дрессированные блохи или белые мыши».
Премьера «Театра на кончиках пальцев» состоялась днем 19 марта. Среди публики, разобравшей билеты, была Хэтти Пульман, жена железнодорожного магната Джорджа Пульмана, Грейс Мюррей Микер, жена генерального директора компании Armour — производителя фасованного мяса, Джон Джейкоб и Фрэнсис Глесснеры и многие другие представители чикагской элиты.
Сцена была установлена в проходе между двумя галереями Института искусств. Занавеска из черного муслина окружала авансцену, не позволяя публике угадать, что за занавесом. Бронзовые фигурки богини-охотницы и ее добычи стояли на декоративных стойках по бокам сцены. Когда представление началось, аудитория, к своему изумлению, обнаружила, что выступающими были «ловкие средние и указательные пальцы миссис Фрэнсис Глесснер Ли, которая и создала новое искусство», как писал репортер Chicago Herald
[95].
Ли сшила костюмы и танцевальные наряды для своих пальцев с маленькими пуантами для кончиков пальцев и оборками вокруг костяшек. Каждый акт представления включал тщательно проработанные декорации. «Если ваша фантазия способна переходить границы (а ваша, конечно, способна), то на этой миниатюрной сцене можно увидеть самые полные панорамы и восхитительные танцы, которые только можно вообразить»
[96].
Программа началась с «Бича Щеверхытлефта — русского балета», его поэтически исполнила мадам Карсанома. Шарлота Русс Бесподобная, мировая чемпионка по ледовому катанию, выступила в паре Акселем Эриксоном, бывшим главным конькобежцем при короле Скандинавии. Программа включала потрясающий огненный танец Люциолы, выступление мадемуазель Салповски и ее арабского скакуна Перпетуум Мобиле, а также «Самое маленькое шоу на земле Сборной и объединенной цирковой компании „Каламазоо и Ошкош“ с Элмером — самым маленьким дрессированным бегемотом в неволе и неподражаемым канатоходцем синьором Центрифуго».
«Казалось, изобретательности и талантам миссис Ли не было пределов, а ее крошечные сцены были идеальны до мельчайших деталей», — писал колумнист раздела светских новостей и культуры Chicago Tribune
[97].
«Театр на кончиках пальцев» собрал около тысячи долларов для французского Фонда детей, потерявших отцов, на сегодняшний день это составило бы около 16 тысяч долларов. 30 марта в Tribune опубликовали письмо, написанное Ли в благодарность Институту искусств за щедрость: институт предоставил помещение, а также оплатил освещение и другие затраты «Театра на кончиках пальцев», что позволило направить все доходы на благотворительность. «Я рада, что смогла внести свой скромный вклад, и благодарна за ваше доброе участие», — писала Ли
[98].
Но ей хотелось совершить нечто большее, чем ужины и развлечения для моряков или еще одно шоу ради благородной цели. Работая над «Театром на кончиках пальцев», она ощутила тягу к более высокому призванию. Она почувствовала желание добиться чего-то значимого и прочного, послужить другим, создав что-то, что могло бы изменить жизни к лучшему.
«Я ни секунды не работала, чтобы заслужить то, что я имею, — однажды сказала Ли репортеру. — Именно поэтому я чувствую, что обязана сделать что-то, что пойдет на пользу всем. Я чувствую, что должна оправдать свое пребывание на Земле»
[99]. Завершение Первой мировой войны дало ей такую возможность.
Она продолжала получать новости о своем старом друге Маграте во время частых визитов брата. «Все это время мой интерес к медицине не угасал, — писала Ли в неопубликованных мемуарах. — Джордж Глесснер много раз сопровождал Джорджа Маграта во время вскрытий и часто рассказывал дома настоящие детективные истории, тем более увлекательные, что они были чистой правдой»
[100].
Когда в ноябре 1918 года война закончилась, тысячи молодых людей вернулись из-за моря, и многие из них все еще были оглушены войной. Они оказались вдалеке от дома, не понимая, хотят ли вернуться на фермы или в города, которые оставили, будучи молодыми и неопытными мужчинами. Они не знали, что делать дальше со своей жизнью. В крупных городах стало появляться все больше домов для военнослужащих, где возвратившимся предлагали возможность прийти в себя и интегрироваться в общество. В Бостоне для солдат открыли дом под названием «Уэнделл-Хаус» — в честь миссис Барретт Уэнделл, возглавлявшей Массачусетский филиал женского благотворительного общества.
В сорок лет Ли впервые в жизни вышла на работу: ее наняли управляющей «Уэнделл-Хаус» с проживанием. Пока ее дочери 15 и 12 лет оставались под присмотром гувернантки в Чикаго, Ли переехала в Бостон, где 20-летний Джон посещал Массачусетский технологический институт.
Светские новости Чикаго заметили отъезд Ли в Бостон для помощи пострадавшим на войне. Она посетила концерт Чикагского симфонического оркестра и попрощалась с друзьями до тех пор, «пока последний солдат не снимет военную форму»
[101].
Ли жила в «Уэнделл-Хаус», выступая в роли сестры-хозяйки, руководила дежурными и прочим персоналом. В отличие от других домов для военнослужащих, «Уэнделл-Хаус» должен был вызывать ощущение настоящего дома, а не общежития или клуба. Ли обставила помещения тщательно отобранной мебелью, стараясь придать им жилой вид, чтобы военнослужащие попадали в комфортную, привычную домашнюю обстановку.
