В 1918 году Маграт написал письмо декану медицинской школы Гарварда, доктору Эдварду Бредфорду. Он отметил, что обучал студентов патологии уже 20 лет, и в последние годы эта задача становилась все сложнее, как и рабочая нагрузка, учитывая зарождающуюся дисциплину судебной медицины. Маграт разработал для студентов третьего курса полный систематизированный курс по судебной медицине, который с самого начала был весьма популярным, и теперь планировал дополнить его практикой в морге на четвертый год учебы.
«Предмет судебной медицины, который я пытаюсь представить, включает множество тем, относящихся к различным направлениям медицины, которым по той или другой причине не уделяют достаточного внимания, — писал Маграт Бредфорду. — Крайне важно, чтобы каждый, кто получает диплом Гарвардского университета, имел некоторую степень подготовки в данной области».
Все материалы, которые он использовал, чтобы учить студентов Медицинской школы, Маграт доставал из собственного кармана. «Я уверен, что вы согласитесь: мне причитается некоторое продвижение в академических рядах и компенсация за мои услуги», — написал он.
Среди коллег Джордж Маграт считался нетипичным преподавателем Медицинской школы. Он читал лекции и проводил практические занятия для студентов в морге, но не занимался исследованиями и никогда не публиковал статьи в научных журналах на основе опыта работы судмедэкспертом.
Не сохранилось информации о том, был ли одобрен запрос Маграта, но он продолжил преподавать и разработал программу курса судебной медицины в дополнение к своему курсу патологии.
Заинтересовавшись судебной медициной, Ли увидела возможность поддержать как Маграта, так и Гарвардскую медицинскую школу. И то и другое было близко ее сердцу. Гарвард, в конце концов, был альма-матер ее брата и многих других дорогих ей мужчин. Ли по-прежнему испытывала симпатию к университету, хотя он и был недоступен для нее в молодости.
В марте 1931 года Ли обратилась к президенту Гарвардского университета Лоуренсу Лоуэллу с предложением отметить 25-летие работы Маграта в должности судмедэксперта. Она хотела выделить Гарварду четыре с половиной тысячи долларов в год, три тысячи — на жалование преподавателя судебной медицины, а остальное предназначалось на разовые вознаграждения и путевые расходы внештатных преподавателей этой дисциплины. «Я желаю, чтобы доктор Джордж Берджесс Маграт преподавал в качестве штатного профессора, что, я полагаю, отвечает и вашим намерениям в данной области», — писала она Лоуэллу
[153].
Ли сообщила, что планирует завещать Гарварду 250 тысяч долларов, чтобы ее план выполнялся и после кончины. «Я намерена создать отделение или кафедру судебной медицины, которая носила бы имя доктора Джорджа Берджесса Маграта, если это уместно», — писала она. Подарок Ли включал одно важное условие: она будет работать ассистенткой кафедры Маграта.
Президент университета ответил на предложение Ли в письме, датированном 4 мая 1931 года. «Ваши пожелания будут исполнены, и я нахожу в них огромное благо как для медицинской школы, так и для страны, — написал Лоуэлл. — Они отвечают общественному интересу во многих отношениях — медицинском, юридическом и социальном»
[154].
Ли также надеялась, что Лоуэлл поможет ей убедить Маграта отправиться в Европу в давно необходимый отпуск. Если не считать времени, проведенного в «Филипс-Хаус», Маграт годами не отдыхал. Смена пейзажа могла бы благотворно повлиять и на его проблему с алкоголем, которая так и не была решена. Ли попросила Лоуэлла сказать Маграту, что благодаря щедрому пожертвованию возник стипендиальный фонд, позволяющий отправить судмедэксперта в Европу для обучения наукам по его усмотрению
[155]. Если Маграт примет это предложение, Фрэнсис передаст Гарварду три тысячи долларов на оплату его поездки.
Маграт не заглотил наживку. «Он и впрямь убежден, что не вправе уезжать до середины лета, — сообщил Лоуэлл. — При этом либо понятия не имеет, либо притворяется, что не в курсе, откуда взялось финансирование»
[156].
Попытка отправить Маграта в Европу была лишь одной из множества: Ли старалась позаботиться о благополучии своего друга. В эпоху, когда медицинская тайна не соблюдалась так строго, как сегодня, личный врач Маграта, их общий друг доктор Роджер Ли (однофамилец Фрэнсис), видный бостонский терапевт, который позже стал президентом Американской медицинской ассоциации, рассказывал Ли о состоянии здоровья Маграта и его пристрастии к алкоголю. Фрэнсис также открыла общий банковский счет для них двоих и поддерживала баланс, переводя на этот счет тысячи долларов, чтобы в случае необходимости деньги были в распоряжении Маграта.
Друзья и знакомые открыто строили догадки о тесных отношениях между Фрэнсис и Джорджем. Порой в подписях к своим запискам к Маграту Ли на грани кокетства называла себя «ваша дерзкая секретарша», но в переписке они никогда не использовали ласковых прозвищ. Ли всегда обращалась к нему «доктор Маграт», а она была для него «миссис Фрэнсис Ли».
Связь между ними основывалась на взаимном уважении и общих интересах — сначала к музыке и живописи, а теперь и к судебной медицине. Хотя они явно относились друг к другу с большой симпатией, нет свидетельств того, что их общение было близким. Если Ли и любила Маграта, эта любовь явно была невзаимной. Скорее всего, она никогда не открывала ему своих чувств.
Ее дети выросли, завели собственные семьи и жили своей жизнью. Ли делила время между коттеджем в «Рокс» и Чикаго. Она часто приезжала в город, чтобы проводить время со стареющими родителями. В Чикаго она обычно останавливалась в отеле «Палмер Хаус», знакомом месте, которым когда-то владел старый друг семьи.
После продолжительной болезни мать Ли, Фрэнсис Макбет, умерла в возрасте 84 лет в октябре 1932 года. Джон Джейкоб Глесснер остался один в доме на Прейри-авеню.
Примерно в то же время Маграт представил Ли Людвигу Гектоэну и Оскару Шульцу, соавторам доклада, сравнивавшего коронерскую систему с судебно-медицинской экспертизой. Они также были активными членами Института медицины в Чикаго, частной организации, занимавшейся развитием медицины и здравоохранения. Институт медицины участвовал в борьбе с коронерской системой в Чикаго. Но процесс двигался с черепашьей скоростью, отчасти из-за необходимости изменить законодательство штата, которое наделяло коронеров властью.
«Я не уверен, что наша цель должна быть ограничена реформами в округе Кук, в нескольких округах с определенным населением или даже в одном штате, — размышлял Шульц в письме Ли. — Лично я бы предпочел выступить за государственную систему судмедэкспертизы»
[157].
