Услышав такой ответ, Ганцзалин, который присутствовал при разговоре, пришел в неистовство и заскрипел зубами. Бедный капитан даже не представлял, какой опасности он подвергался в этот момент.
– Мой хозяин господин Загорский – великий человек, и вы сильно пожалеть, если не брать его на борт! – грозно заявил он на своем чудовищном английском.
Нестор Васильевич хотел было одернуть помощника, но тут разговор принял совершенно неожиданный оборот.
– Загорский? – переспросил капитан озадаченно. – Уж не Нестор ли вы Загорский, о котором столько было разговоров в дни моей молодости?
Оказалось, что Плант в девяностые годы прошлого, XIX века служил в Персии и водил там судно по реке Карун. И вот тогда-то он и наслушался историй про таинственного русского офицера Нестора Загорского, чье имя к тому времени успело уже обрасти легендами.
– О вас рассказывали как о человеке, спасшем шахиншаха Насер-ад-дина от его собственного сына заговорщика Зэллэ-эс-султана, – говорил капитан, с интересом поглядывая на Нестора Васильевич. – В рассказах этих вас представляют просто средневековым воином, поразившим дракона…
– Ну, Зили-султан едва ли сравнится с драконом, – засмеялся Загорский. – Но дело, действительно, было неординарное.
Они еще немного поговорили об Иране, о безвременной смерти шахиншаха, о том, как изменилась там жизнь за минувшие годы.
– Ну, что ж, – сказал напоследок капитан Плант, – к сожалению, взять вас пассажирами я все-таки не могу…
Он выдержал небольшую паузу и закончил.
– … однако прошу вас быть моими гостями на пароходе «Шутунлун».
* * *
Путешествие на «Шутунлуне» оказалось, может быть, не самым комфортным, но, безусловно, приятным и к тому же достаточно быстрым. Загорский и капитан целыми днями беспечно болтали на палубе, Ганцзалин на всякой остановке сходил на сушу и по своему обыкновению рыскал в окрестностях. Нестор Васильевич относился к этой его привычке философски, но попросил по возможности не попадать в очередные неприятности. Карлик тоже уходил куда-то по своим таинственным карликовым делам, но за него беспокоиться не приходилось, он, как заметил тот же Ганцзалин, в огне не горит, а в воде – тем более.
Капитан Плант среди прочего рассказал Ганцзалину забавный случай, ясно иллюстрировавший строки Киплинга о Востоке и Западе, которые никак не сойдутся вместе. Некий мсье Тома́, парижанин, путешествовавший по Янцзы для собственного удовольствия, как-то попал на представление китайской оперы, которое проходило в одном буддийском храме.
– Я в Китае уже много лет, но некоторые вещи меня до сих пор удивляют, – заметил капитан, прервав свой рассказ. – Например, их манера устраивать представления в храмах.
– Китайцы подходят к делу прагматично, – отвечал на это Нестор Васильевич. – Таскать с собой приспособления для бродячего театра артистам неудобно и сложно, вот они и используют храмы.
– Однако странно, почему монахи не возражают, – сказал капитан.
– Да потому что им за это платят. По китайским представлениям смешно и грешно спорить с человеком, который платит тебе деньги, будь ты хоть трижды монах.
Так или иначе, этот самый мсье Тома попал на представление китайской оперы, продолжал свой рассказ капитан. На него, признаться, произвела впечатление не столько сама опера, сколько исполнительница главной роли – а именно Белой змейки. Актриса оказалась юна, изящна, очаровательна, с лицом одновременно милым и загадочным, играла так, что невозможно было сдержать слез. В результате к концу представления француз влюбился по уши и был готов на все.
Он отправил девушке письмо, а с ним – золотое колечко и предложил встретиться. Чаровница не стала его долго мучить и быстро согласилась. Однако когда француз, распаленный страстью, явился в условленное место, его ждал страшный удар: вместо девушки пылкого влюбленного встречал юноша. Тома то ли не знал, то ли забыл, что все роли в китайской опере исполняются мужчинами.
– Но подумайте, каково мастерство этих актеров, если они способны обманывать даже завзятых ловеласов вроде этого Тома! – воскликнул капитан.
Загорский согласился, заметив только, что театр – лишь одно из многих дел, где китайцы достигли совершенства.
– Возьмите что угодно, от самого простого ремесла и до самого высокого искусства, вплоть до музыки и литературы, и вы увидите, как высоки вершины, которых достигли китайцы и как сложны и извилисты пути, которые ведут на эти вершины, – сказал Нестор Васильевич. – Только иногда это очевидно, а иногда надо знать правила, которым следует то или иное искусство.
– Да, – закивал капитан Плант, – это что-то необыкновенное. Взять хоть эти их резные игрушки из слоновой кости, помещенные одна в другую, притом что по законам физики это совершенно невозможно.
Загорский не возражал, заметил только, что в случае с игрушками речь идет лишь о долгой и чрезвычайно кропотливой работе резчика, который вырезает из цельного куска помещенные друг в друга изделия. Но, однако, бывают случаи, когда, кажется, законы физики действительно нарушены. Например, мастера ушу, которые могут значительно уменьшать свой вес и повисать на полосках бумаги, или даосы-отшельники, способные практически ничего не есть неделями и даже месяцами.
– Именно, – согласился капитан. – Иной раз Китай мне кажется не просто другой страной, но другой планетой.
Так, за приятными разговорами быстро протекли все пять дней на пароходе.
– Не спрашиваю о цели вашего путешествия, но от души надеюсь увидеть вас еще раз на обратном пути, – сказал капитан, на прощанье крепко пожав руку Загорскому.
Путь от Чунцина до Чэнду Нестор Васильевич с товарищами проделал на мулах – и, учитывая печальное состояние дорог, путь этот оказался куда менее удобным, чем круиз на «Шутунлуне». Но тут уже точно выбирать не приходилось.
– Будем считать это разминкой перед основным путешествием, – сказал Загорский Ганцзалину и посмотрел на Цзяньяна-гоче. – Кстати сказать, за сколько дней, по-твоему, мы доберемся до Лхасы?
– Ни за сколько, – безмятежно отвечал карлик. – О днях речи не идет. О неделях, впрочем, тоже. Если нам очень повезет, добираться будем месяца три-четыре, если не очень – все полгода.
– Примерно так я и полагал, – кивнул Загорский.
– Не смыслит Вавила ни уха, ни рыла, – подумав, заявил на это Ганцзалин.
– Это ты к чему? – заинтересовался Нестор Васильевич.
– К тому, что человек все меряет по себе. Брат Цзяньян – карлик, и ноги у него в два раза короче нашего. Это значит, что и двигается он в два раза медленнее. Так что быстрее будем, а не в три месяца.
Брат Цзяньян оскалился и сказал, что Ганцзалин – ослиное яблоко: снаружи блестит, а внутри одна дрянь. Ганцзалин в ответ рявкнул, что когда он отрежет Цзяньяну-гоче язык, тогда станет ясно, кто на самом деле блестит, а кто полон дряни. Однако Нестор Васильевич его охладил.
