Помимо разговоров о военной стратегии, Лев Давидыч дал своему любимцу Тухачевскому весьма неожиданное и довольно щекотливое задание. Сейчас Михаил Николаевич задумчиво двигался к автомобилю, размышляя, как бы получше это задание выполнить.
Серо-стальной «паккард», который на эти дни выделило ему правительство, стоял на аллее Александровского сада. Долговязый седоволосый шофер в черной кожаной куртке и черном же кепи молча открыл дверь перед командармом. Тухачевский, погруженный в свои мысли, заметил, однако, что шофер у него другой, не тот, который вез его в Кремль.
– У того смена закончилась, а я заступил, – объяснил водитель солидным баском.
Тухачевский коротко кивнул и снова погрузился в обдумывание насущных вопросов. Водитель выжал педаль газа, авто выехало на Моховую и устремилось на северо-восток Москвы. Конкурентов первоклассному немецкому мотору на опустевших улицах города было мало – даже вездесущие извозчики притихли, словно куры перед грозой. Не встречая на своем пути никаких помех, «паккард» несся вперед, как ветер.
Командарм пришел в себя, когда в окнах замелькали деревья. Где это мы, удивился он, кажется, Сокольники? Но при чем тут Сокольники, в Сокольники он не приказывал. Тухачевский глянул на черную кожаную спину шофера, которая показалась ему каменной, и неприятный холодок прошел по спине: командарм вспомнил пугающие истории о вездесущей разведке белогвардейцев. Неужели враги тишком и до Москвы добрались? А как же, черт его побери, хваленое ВЧК, где его длинные руки?
– Куда это мы едем? – поинтересовался Тухачевский, а рука уже расстегивала кобуру.
Для начала надо было наставить на шофера наган и заставить вернуться в город: пока он держится за руль, он не опасен. Однако вместо ответа водитель ударил по тормозам, и командарм едва не расквасил орлиный свой нос о твердую спинку переднего сиденья.
– Спокойно, Михаил Николаевич, – сказал шофер, поворачивая к нему аристократическое бледное лицо с черными бровями, – никакой опасности лично для вас нет. Однако нам нужно поговорить.
В руке он теперь держал черный браунинг, который смотрел прямо в лицо командарму.
Несмотря на седые волосы, лицо у водителя было молодым. Лет сорок – сорок пять, прикинул Тухачевский. Интересно, он один или с сообщниками?
– Здесь – один, – как будто прочитав его мысли, отвечал водитель. – Повторяю еще раз, что никакой для вас опасности нет. Однако во избежание эксцессов прошу на время передать мне ваш наган.
Наган был именной, с дарственной надписью от товарища Троцкого. Передавать его неизвестно кому и оставаться с пустыми руками не хотелось. Однако Тухачевский, несмотря на молодость, был человек разумный и осмотрительный и, пока положение оставалась неясным, рисковать без крайней необходимости не желал. В конце концов, хотели бы убить, убили бы еще в Александровском саду или по дороге, возможностей для этого хватало.
Тухачевский передал наган водителю.
– Благодарю, – сказал тот, убирая и наган, и браунинг в карманы куртки, – а теперь позвольте представиться: действительный статский советник Нестор Загорский.
Тухачевский глянул на него с интересом, пухлые губы его невольно растянулись в улыбке.
– Загорский? Тот самый? Дипломат и детектив?
– Тот самый, – улыбнулся собеседник. – Признаюсь, мне лестно, что вы обо мне слышали, я полагал, что молодым людям вроде вас мое имя незнакомо.
Командарм только руками развел:
– Ну, как же незнакомо? Вы, Нестор Васильевич, человек легендарный, так сказать, русский Шерлок Холмс…
– И это приятно слышать, – кивнул Загорский. – Хотя справедливости ради замечу, что я свою деятельность начал еще до появления записок доктора Ватсона. Но, впрочем, не будем отвлекаться. Вас, наверное, занимает вопрос, почему я завез вас в Сокольники?
Тухачевского этот вопрос действительно занимал. Подобная конспирация казалась ему избыточной: гораздо проще было прийти в гости, он бы с удовольствием встретился с таким выдающимся человеком.
– Никак невозможно, – с легким сожалением отвечал Загорский. – Во-первых, вас постоянно охраняют. Единственный момент, который удалось улучить, это когда вы оказались в одиночестве между Кремлем и машиной. Во-вторых, если бы узнали, что вы встречаетесь с бывшим, и не просто с бывшим, а с действительным статским советником, это могло бы навлечь на вас подозрения и сильно вам навредить. Ну и, наконец, я не хотел лишний раз привлекать внимание чрезвычайки к своей скромной персоне.
– Пожалуй, вы правы, – по некотором размышлении согласился Тухачевский. – Однако куда вы дели моего шофера?
Нестор Васильевич успокоил его, сказав, что водитель жив и здоров и после окончания их разговора будет снова доставлен в «паккард».
– Так что у вас за разговор? – спросил Тухачевский.
Собеседник секунду помолчал, как будто вопрос загнал его в тупик. Потом со значением поглядел на командарма.
– Я, видите ли, хотел бы уехать в Америку, – сказал Загорский. – Точнее, в Североамериканские Соединенные штаты.
– Почему же в Штаты? – удивился Тухачевский.
– У меня там родственники, – отвечал Нестор Васильевич. – В моем возрасте несколько обременительно жить в осажденной, разрушенной стране. Учитывая мое прошлое, мне даже самый простой паек – для нетрудового элемента – получать непросто, не говоря уже обо всем остальном. Именно поэтому я хочу эмигрировать.
Командарм улыбнулся.
– Ну, это вам не ко мне, а к наркому иностранных дел товарищу Чичерину. А я, простите, паспортов не выдаю и виз не ставлю.
– Чичерин может разрешить мне выезд, но не может доставить меня в Америку, – заметил Загорский. – Кругом война, Москва окружена фронтами. Мне же надо каким-то образом перебраться на ту сторону. Конечно, я мог бы завербоваться добровольцем в Красную армию и попытаться перейти линию фронта во время боя. Но, во-первых, у меня уже не тот возраст, когда можно сидеть в окопах. Во-вторых, меня могут просто убить. Случайный осколок, шальная пуля, в конце концов, просто тифозная вошь могут прервать жизнь легендарного, как вы сами сказали, детектива. А я хоть и стар, но не настолько, чтоб покидать сей мир в его минуты роковые. Остаток своих дней я хотел бы провести в покое и комфорте, надеюсь, я это заслужил. Поэтому прошу вас приписать меня к штабу вашей армии. А когда мы прибудем на линию фронта, я уж найду способ перейти на ту сторону и рано или поздно оказаться в кругу любящих родственников.
Тухачевский с минуту молчал, хмурясь.
– Вы понимаете, чем рискуете, говоря со мной напрямую? – сказал он наконец. – Почему вы решили довериться именно мне?
– Во-первых, вы дворянин, следовательно, не донесете – тем более, на собрата, – отвечал Нестор Васильевич. – Во-вторых, вы, бесспорно, умны. Вы выбрали сторону красных – это ваше дело. Но вы, конечно, понимаете, что такого человек, а как я, лучше не держать в тылу у советской власти. По ряду причин я не могу повторить ваш выбор. Но я могу хотя бы не портить светлое будущее государству рабочих и крестьян. И для этого лучше всего от меня избавиться. Конечно, меня можно просто арестовать и шлепнуть. Но, во-первых, я буду категорически против и буду сопротивляться из всех сил. Во-вторых, такое решение вопроса не устроит и вас – ведь вы военный, а не палач. Услуга, которую я прошу мне оказать – услуга чрезвычайно серьезная, и я буду вам обязан до конца жизни. Но для вас чисто технически она не так уж сложна.
