Но когда я выходил из комнаты, я услышал ее кашель, сухой, резкий кашель. Я понял, что означает этот кашель. Это было наследство ее чахоточной матери.
В следующий раз я увидел ее через два года. Она уехала к миссис Слейтер в поисках приюта. Ее карьера рухнула. У нее была та стадия чахотки, когда, по словам врачей, уже ничего нельзя сделать.
Ах! Никогда не забуду, какой я увидел ее тогда! Она лежала в саду, под чем-то вроде навеса. Ее держали на свежем воздухе днем и ночью. Щеки ее ввалились и горели румянцем, глаза лихорадочно блестели, она все время кашляла.
Она поздоровалась со мной с каким-то отчаянием, которое меня поразило.
– Я так рада видеть тебя, Рауль! Знаешь, что они говорят? Что я уже не поправлюсь. Они говорят это у меня за спиной, как ты понимаешь. Меня они успокаивают и утешают. Но это неправда. Рауль, это неправда! Я не позволю себе умереть. Умереть? Когда передо мной такая прекрасная жизнь? Главное – это воля к жизни. Так говорят сейчас все великие врачи. Я не из тех слабых людей, которые сдаются. Я уже чувствую себя несравненно лучше – несравненно лучше, слышишь?
Она приподнялась на локте, чтобы придать вес своим словам, потом упала на спину, сотрясаясь всем своим истощенным телом в приступе кашля.
– Кашель – это чепуха, – задыхаясь, произнесла она. – И кровотечения меня не пугают. Я удивлю врачей. Воля – вот что важно. Запомни, Рауль, я буду жить.
Это было жалкое зрелище, понимаете, жалкое.
В этот момент из дома вышла Фелисия Болт с подносом, где стоял стакан горячего молока. Она подала его Аннет и смотрела, как она пьет, с выражением, которое я не мог определить. В нем было нечто вроде самодовольного удовлетворения.
Аннет тоже поймала этот взгляд. Она сердито отшвырнула стакан, который разбился на кусочки.
– Ты ее видишь? Вот как она на меня всегда смотрит. Она рада, что я умру! Да, она полна злорадства. Она, такая здоровая и сильная. Посмотри на нее, она ни одного дня не болела! И все это зря. Какой ей толк от этого замечательного тела? Какая ей от него польза?
Фелисия нагнулась и подобрала осколки разбитого стакана.
– Мне все равно, что она говорит, – произнесла она нараспев. – Какое это имеет значение? Я – порядочная девушка, да. А вот она… Очень скоро ее ждет огонь Чистилища. Я христианка, я молчу.
– Ты меня ненавидишь! – закричала Аннет. – Ты всегда меня ненавидела. А, но я все равно могу тебя заколдовать. Могу заставить тебя делать, что мне захочется. Если я тебе прикажу, ты встанешь передо мной на колени, сейчас, в траву.
– Ты говоришь чепуху, – с тревогой сказала Фелисия.
– Да, ты это сделаешь. Сделаешь. Чтобы мне угодить. Становись на колени. Я требую, я, Аннет. На колени, Фелисия.
То ли дело было в этом чудесном, умоляющем голосе, то ли мотив был более глубоким, но Фелисия повиновалась. Она медленно опустилась на колени, широко раскинув руки, с глупым, ничего не выражающим лицом.
Аннет запрокинула назад голову и рассмеялась – один взрыв смеха следовал за другим.
– Посмотри на нее, на ее глупую физиономию! Как она смешно выглядит. Ты можешь теперь встать, Фелисия, спасибо! Бесполезно на меня злиться. Я – твоя госпожа. Ты должна делать то, что я говорю.
Она откинулась на подушки без сил. Фелисия взяла поднос и медленно пошла прочь. Один раз она оглянулась через плечо, и тлеющая в ее глазах обида поразила меня.
Меня там не было, когда Аннет умерла. Но, по-видимому, ее смерть была ужасной. Она цеплялась за жизнь. Она сражалась со смертью как безумная. Снова и снова она, задыхаясь, кричала:
– Я не умру – вы меня слышите? Я не умру. Я буду жить, жить…
Мисс Слейтер рассказала мне все это, когда я приехал навестить ее шесть месяцев спустя.
– Мой бедный Рауль, – ласково сказала она. – Ты ведь любил ее, правда?
– Всегда, всегда. Но какую я мог принести ей пользу? Давайте не будем об этом говорить. Она умерла – такая великолепная, полная жизни…
Мисс Слейтер умела сочувствовать. Она стала говорить о другом. Ее очень тревожила Фелисия, так она мне сказала. У девушки случился нервный припадок, и с тех пор она вела себя очень странно.
– Знаешь, – сказала мисс Слейтер, секунду поколебавшись, – она учится играть на пианино.
Я этого не знал и был очень удивлен, услышав об этом. Фелисия – и учится играть на пианино! Я был готов поклясться, что эта девушка не отличит одну ноту от другой.
– Говорят, у нее есть талант, – продолжала мисс Слейтер. – Я не понимаю этого. Я всегда считала ее… ну, Рауль, ты и сам знаешь, она всегда была глупой девочкой.
Я кивнул.
– Она иногда ведет себя так странно, и я не знаю, как это понимать.
Через несколько минут я зашел в наш зал для занятий. Фелисия играла на пианино. Она играла ту мелодию, которую я слышал в Париже, ее пела Аннет. Понимаете, мсье, я был потрясен. А затем, услышав, как я вошел, она внезапно бросила играть и оглянулась на меня насмешливым и умным взглядом. На мгновение я подумал… ну, я вам не скажу, что подумал.
– Ну и ну! – воскликнула она. – Так это вы, мсье Рауль!
Не могу вам описать, как она это произнесла. Для Аннет я никогда не переставал быть «Раулем». Но Фелисия, с тех пор когда мы встретились уже взрослыми, всегда обращалась ко мне «мсье Рауль». Однако теперь она произнесла это иначе, как будто слово «мсье», слегка подчеркнутое, было очень забавным.
– Ну, Фелисия, – запинаясь, произнес я. – Ты сегодня совсем иначе выглядишь.
– Неужели? – задумчиво спросила она. – Это странно. Но не будь таким серьезным, Рауль, – я буду называть тебя просто Раулем, разве мы не играли вместе детьми? Жизнь создана, чтобы смеяться. Давай поговорим о бедняжке Аннет, о той, которая умерла и была похоронена. Интересно, она в Чистилище или где?
И она напела отрывок из песни, довольно фальшиво, но мое внимание привлекли слова.
– Фелисия! – вскричал я. – Ты говоришь по-итальянски?
– А почему бы и нет, Рауль? Возможно, я не такая глупая, какой притворяюсь. – И она рассмеялась, словно разыграла меня.
– Я не понимаю… – начал я.
– А я тебе объясню. Я очень хорошая актриса, только никто об этом не подозревает. Я могу играть много ролей, и играть их отлично.
Она опять рассмеялась и быстро выбежала из комнаты, прежде чем я успел ее остановить.
Я увидел ее снова перед отъездом. Она спала в кресле, при этом сильно храпела. Я стоял и смотрел на нее, зачарованный и одновременно полный отвращения. Вдруг она резко вздрогнула и проснулась. Ее взгляд, тусклый и безжизненный, встретился с моим взглядом.
– Мсье Рауль, – механически пробормотала она.
– Да, Фелисия, я уезжаю. Сыграешь для меня еще раз перед отъездом?
