– Э-э, – произнес он наконец; голос его звучал пронзительно и резко, с некоторой хрипотцой. – Значит, вы и есть Эркюль Пуаро, э?
– К вашим услугам, – вежливо ответил сыщик и поклонился, положив одну руку на спинку кресла.
– Садитесь, садитесь, – раздраженно произнес старик.
Эркюль Пуаро сел – и оказался в резком сиянии лампы. Прячась за этим сиянием, Фарли, кажется, внимательно рассматривал его.
– Откуда мне знать, действительно ли вы Эркюль Пуаро, э? – сварливо спросил он. – Скажите мне, э?
Маленький бельгиец еще раз достал из кармана письмо и подал его Фарли.
– Да, – неохотно признал миллионер. – Это оно. Это то, что я заставил написать Корнуорти. – Он сложил письмо и бросил обратно визитеру. – Значит, вы и есть тот самый человек, да?
Слабо махнув рукой, Пуаро сказал:
– Уверяю вас, тут нет никакого обмана.
Бенедикт Фарли вдруг захихикал:
– Именно это говорит фокусник, перед тем как достать из шляпы золотую рыбку! Эти слова являются частью фокуса, знаете ли…
Пуаро не ответил. Фарли внезапно спросил:
– Думаете, я – подозрительный старик, э? Именно так. Никому не доверяй! Таков мой девиз. Нельзя никому доверять, когда ты богат. Нет-нет, это никуда не годится.
– Вы желали, – мягко произнес Пуаро, – проконсультироваться со мной?
Старик кивнул:
– Правильно. Всегда покупай самое лучшее. Вот мой девиз. Иди к эксперту и не считайся с расходами. Заметьте, мсье Пуаро, я не спросил у вас о вашем гонораре. И не собираюсь этого делать! Пришлете мне счет позже – не стану злиться на вас из-за него. Чертовы глупцы в молочном магазине думали, что могут взять с меня два и девять за яйца при рыночной цене два и семь – банда мошенников! Меня не надуешь. Человек из высшего общества не таков. Он стоит своих денег. Я сам из высшего общества – я знаю.
Эркюль Пуаро не ответил. Он внимательно слушал, слегка склонив голову набок.
Под бесстрастной внешностью сыщик скрывал охватившее его чувство разочарования. Он не мог точно определить, что его вызвало. До сих пор Фарли вел себя в соответствии со своим типом – то есть подтверждал распространенное мнение о себе; и все же Пуаро был разочарован.
«Этот человек, – с отвращением сказал он себе, – фигляр, просто фигляр, да и только!»
Пуаро знавал других миллионеров, также эксцентричных людей, – но почти в каждом случае он чувствовал некую силу, внутреннюю энергию, требующую уважения. Если они носили лоскутный халат, то лишь потому, что им нравилось носить такой халат. Однако халат Бенедикта Фарли – по крайней мере, так казалось Пуаро – был явной бутафорией. И сам этот человек словно сошел со сцены. Каждое произнесенное им слово было сказано лишь для того, чтобы произвести впечатление на Пуаро.
Он снова повторил, без всяких эмоций:
– Вы желали проконсультироваться со мной, мистер Фарли?
Манера поведения миллионера резко изменилась. Он подался вперед. Его голос понизился, стал похож на карканье:
– Да. Да… Я хочу послушать, что вы скажете – что вы думаете… Получать самое лучшее – вот мой путь! Лучший доктор, лучший детектив – мне нужны эти двое.
– И все-такие, мсье, я не понимаю.
– Естественно, – фыркнул Фарли. – Я еще не начал вам рассказывать.
Он еще больше подался вперед – и задал неожиданный вопрос:
– Мсье Пуаро, что вы знаете о снах?
Брови маленького бельгийца приподнялись. Он ожидал всего, но только не этого.
– По этому поводу, мсье Фарли, я должен рекомендовать вам «Книгу снов» Наполеона – или новейшего практикующего психолога с Харли-стрит
[14].
Миллионер мрачно ответил:
– Я пробовал и то, и другое… – Возникла пауза; затем он продолжил – сначала почти шепотом, потом все более громким голосом: – Один и тот же сон, ночь за ночью. И я боюсь, я вам говорю, – я боюсь… Сон всегда один и тот же. Я сижу в своей комнате, соседней с этой. Сижу за своим письменным столом, пишу. Там стоят часы; я бросаю на них взгляд и вижу время – ровно двадцать восемь минут четвертого. Всегда одно и то же время, вы понимаете. И когда я вижу это время, мсье Пуаро, я понимаю, что должен это сделать. Я не хочу это делать – мне нестерпима эта мысль, – но я должен… – Его голос превратился в пронзительный крик.
– И что именно вы должны сделать? – невозмутимо спросил Пуаро.
– В двадцать восемь минут четвертого, – хрипло произнес Бенедикт Фарли, – я открываю второй ящик стола снизу с правой стороны стола, достаю револьвер, который держу в нем, заряжаю его и подхожу к окну. А потом… а потом…
– Да?
Бенедикт Фарли прошептал:
– Потом я стреляю в себя…
Молчание.
– Это и есть ваш сон? – спросил Пуаро.
– Да.
– Один и тот же каждую ночь?
– Да.
– Что же происходит после того, как вы стреляете в себя?
– Я просыпаюсь.
Пуаро кивнул, медленно и задумчиво.
– Интересно узнать, вы держите револьвер именно в том самом ящике?
– Да.
– Зачем?
– Я всегда его там хранил. Полезно быть готовым.
– Готовым к чему?
– Человек в моем положении должен быть бдительным, – раздраженно ответил Фарли. – У богатых людей есть враги.
Пуаро не стал развивать эту тему. Несколько мгновений он молчал, затем сказал:
– Скажите точно, зачем вы послали за мной?
– Я вам скажу. Прежде всего я проконсультировался с врачом – с тремя врачами, если точно.
– Да?
– Первый сказал мне, что все дело в диете. Это был пожилой человек. Второй оказался молодым мужчиной современной школы. Он заверил меня, что все зависит от некоего события, которое произошло со мной в младенчестве именно в это время суток – в три часа двадцать восемь минут. Я так твердо намерен, говорит он, не помнить об этом событии, что превращаю свое намерение в символ, уничтожая самого себя. Таково его объяснение.
– А третий врач? – спросил Пуаро.
Голос Бенедикта Фарли повысился до пронзительного гневного визга:
– Он тоже был молодым человеком. У него абсурдная теория! Он утверждает, что я устал от жизни; мол, она для меня настолько невыносима, что я намерен покончить с ней! Но поскольку признать этот факт было бы равнозначно признанию, что я, в сущности, неудачник, то я отказываюсь посмотреть в лицо правде, когда бодрствую. А вот когда сплю, все запреты снимаются, и я делаю то, что действительно хочу сделать. Я убиваю себя.
