Мистер Рэддиш помолчал.
– И… э… ребенок умер от голода, – закончил он тем же тоном, каким мог бы объявить, что только что пошел дождь.
– И предполагают, что призрак этого ребенка бродит по дому? – спросила миссис Ланкастер.
– Никто ничего не знает точно, – поспешил заверить ее мистер Рэддиш. – Понимаете, никто ничего не видел, только люди говорят… это смехотворно, конечно… будто слышали здесь плач ребенка.
Миссис Ланкастер двинулась к выходу.
– Мне очень нравится этот дом, – сказала она. – Я не найду ничего лучшего за эту цену. Я все обдумаю и дам вам знать.
III
– Дом и вправду выглядит очень веселым, правда, папа?
Миссис Ланкастер с одобрением обозревала свои новые владения. Яркие коврики, хорошо отполированная мебель и множество безделушек совершенно преобразили мрачные комнаты дома номер 19.
Она обращалась к худому, сутулому старику, со сгорбленными плечами и тонким, мечтательным лицом. Мистер Уинберн не был похож на дочь; трудно даже представить себе больший контраст, чем между ее решительной практичностью и его мечтательной задумчивостью.
– Да, – ответил он с улыбкой, – никто бы и не подумал, что в доме водятся привидения.
– Папа, не говори чепухи! Да еще в первый же день после переезда.
Мистер Уинберн улыбнулся.
– Прекрасно, моя дорогая, договоримся, что не существует никаких призраков.
– И прошу тебя, – продолжала миссис Ланкастер, – не говори ничего в присутствии Джеффа. У него такое богатое воображение.
Джефф бы маленьким сыном миссис Ланкастер. Семья состояла из мистера Уилберна, его овдовевшей дочери и Джеффри.
В окно застучали капли дождя – тип-топ, шлеп-шлеп.
– Послушай, – сказал мистер Уинберн. – Разве это не напоминает топот маленьких ножек?
– Больше напоминает дождь, – с улыбкой ответила миссис Ланкастер.
– Но вот это точно топот ног! – воскликнул ее отец, наклоняясь вперед и прислушиваясь.
Миссис Ланкастер открыто рассмеялась.
Мистеру Уинберну тоже пришлось рассмеяться. Они пили чай в холле, и он сидел спиной к лестнице. Теперь он повернул свой стул и оказался лицом к ней.
Маленький Джеффри спускался по лестнице, очень медленно и степенно, с детским страхом перед незнакомым местом. Ступеньки были из полированного дуба, не покрытые ковром. Он прошел по холлу и остановился рядом с матерью. Мистер Уинберн слегка вздрогнул. Когда ребенок шел по залу, он явственно услышал шаги пары других ног на лестнице, будто кто-то шел следом за Джеффри. Эти шаги казались странными, вялыми и слабыми. Потом он недоверчиво пожал плечами и подумал: «Дождь, несомненно».
– Я вижу бисквитные пирожные, – заметил Джефф с восхитительно отстраненным видом человека, указывающего на интересный факт.
Его мать поспешила предложить ему пирожные в ответ на его намек.
– Ну, сынок, как тебе нравится твой новый дом? – спросила она.
– Громадина, – ответил Джеффри с набитым ртом. – Много всякого разного. – После этого утверждения, которое, очевидно, выражало глубокое удовлетворение, он погрузился в молчание, явно стремясь в самый короткий срок покончить с бисквитами.
Проглотив последний кусочек, он разразился речью:
– Ох, мама, Джейн говорит, здесь есть чердак. Можно я сразу же пойду и исследую его? Там может оказаться потайная дверь, хотя Джейн говорит, что ее нет, но я думаю, она должна быть, и все равно, я знаю, что там должны быть трубы, водопроводные трубы (его лицо отразило полный восторг), можно мне с ними поиграть? И еще, ох, можно я пойду и посмотрю на бо-ойлер? – Он произнес последнее слово с таким очевидным восторгом, что его деду стало стыдно: этот бесподобный детский восторг вызывал в его воображении только картину горячей воды, которая была вовсе не горячей, и многочисленных крупных счетов от водопроводчика.
– Завтра посмотрим насчет чердака, дорогой, – пообещала миссис Ланкастер. – Может, ты принесешь свои кубики и построишь красивый особняк или паровоз?
– Не хочу строить «собняк».
– Особняк.
– Особняк не хочу, и «правоз» тоже.
– Построй бойлер, – предложил ему дед.
Джеффри просиял.
– С трубами?
– Да, с большим количеством труб.
Джеффри радостно убежал за кубиками.
Дождь все еще лил. Мистер Уинберн прислушался. Да, наверное, он слышал стук капель дождя; но тот действительно напоминал звук шагов.
В ту ночь ему приснился странный сон.
Ему снилось, что он идет по городу, который казался ему очень большим. Но это был город детей; в нем не было взрослых, никого, кроме детей, толпы детей. В его сне все они бросились к незнакомцу с криками: «Ты его привел?» Казалось, он понял, что они хотят сказать, и печально покачал головой. Увидев это, дети отвернулись и расплакались, горько разрыдались.
Город и дети исчезли; он проснулся и увидел, что лежит в своей кровати, но рыдания продолжали звучать в его ушах. Несмотря на то что он уже проснулся, мистер Уинберн отчетливо их слышал; и он вспомнил, что Джеффри спит этажом ниже, а эти детские рыдания доносились сверху. Он сел и зажег спичку. Рыдания мгновенно смолкли.
IV
Мистер Уинберн не рассказал дочери о своем сне и о его продолжении. В том, что это не было игрой его воображения, он был уверен; вскоре после того случая он снова слышал плач в дневное время. Ветер завывал в дымоходе, но это был отдельный звук: явственный, жалобный, надрывный плач, ошибиться было невозможно.
Мистер Уинберн также выяснил, что не только он его слышал. Он подслушал, как служанка говорила горничной: «Мне кажется, что няня плохо обращается с мистером Джеффри; я слышала, как он сегодня утром так плакал, что сердце разрывалось». Джеффри спустился к завтраку и к ленчу, сияющий здоровьем и счастьем; и мистер Уинберн понял, что плакал не Джефф, а тот, другой ребенок, чьи шаркающие шаги неоднократно заставляли его вздрагивать.
Одна лишь миссис Ланкастер ничего не слышала. Возможно, ее уши не были настроены на прием звуков из иного мира.
И все же однажды она тоже испытала шок.
– Мама, – жалобно произнес Джефф, – я бы хотел, чтобы ты позволила мне поиграть с тем мальчиком.
Миссис Ланкастер с улыбкой подняла глаза от письменного стола.
– С каким мальчиком, дорогой?
– Я не знаю, как его зовут. Он был на чердаке, сидел на полу и плакал, но он убежал, когда увидел меня. Наверное, он слишком робкий (он произнес это слово с легким презрением), как маленький, а потом, когда я был в детской и что-то строил, я увидел, что он стоит в дверях и смотрит, как я строю, и он выглядел таким ужасно одиноким, словно хотел поиграть со мной. Я сказал: «Иди сюда, построим паровоз», но он ничего не ответил, просто смотрел, будто… будто видел много шоколадок, а его мама не велела ему к ним прикасаться. – Джефф вздохнул, очевидно, на него нахлынули его собственные грустные воспоминания. – Но когда я спросил у Джейн, кто он такой, и сказал ей, что хотел поиграть с ним, она ответила, что в доме нет никакого маленького мальчика, и велела не рассказывать выдумки. Я совсем не люблю Джейн.
