Солнце уже садилось – красное, яростное расплывшееся пятно на горизонте, – а в открытых дверях стояла женщина и смотрела в сгущающиеся сумерки. Герр Шефер натянул шляпу на глаза пониже и поднялся по ступенькам.
– Это, случайно, не ферма мистера Хеншеля? – спросил он.
Женщина молча кивнула, глядя на него широко открытыми голубыми глазами. Шефер издал глубокий вздох облегчения и тоже посмотрел на нее с некоторым восхищением. Он ценил грудастых голландских женщин, таких как эта. Могучее создание, с пышной грудью и широкими бедрами; немолодая, ближе к сорока, чем к тридцати, светлые волосы, слегка тронутые сединой, просто разделенные на пробор над серединой широкого лба. В ней чувствовалась личность величавая и могучая, подобная жене древнего патриарха.
«Наверняка чудесная мать, – с восхищением подумал герр Шефер. – Будем надеяться, она еще и хорошо готовит!»
Его требования к женщинам были примитивны и просты.
– Мистер Хеншель меня ждет, я думаю, – сказал немец и прибавил чуть тише: – Меня интересует картофель.
Женщина ответила словами, которых он ожидал:
– Мы тоже выращиваем овощи. – Она правильно произнесла слова, но с сильным акцентом. Английский явно не был ее сильной стороной, и Шефер понизил свою оценку: по его мнению, она была из тех семей голландских националистов, в которых детям запрещалось говорить на языке незваных чужаков. Большой, почерневшей от работы рукой она показала куда-то за его спину: – Вы приехали из Йобурга
[24], да?
Он кивнул:
– Там все кончено. Я едва спасся. Потом заблудился в вельде. Просто счастливый случай помог мне найти сюда дорогу.
Голландка покачала головой. Странная, восторженная улыбка осветила ее широкое лицо.
– Случая не существует – только Бог. Так входите.
Одобряя ее чувства, так как герру Шеферу нравились религиозные женщины, он переступил через порог. Женщина посторонилась, чтобы пропустить его; на ее лице все еще сияла улыбка, и в какое-то мгновение у герра Шефера промелькнула мысль, что здесь кроется нечто не совсем ему понятное. Он отмахнулся от этой мысли, как от не имеющей значения.
Дом был построен, как и большинство ему подобных, в форме буквы «Н». Во внутреннем зале, из которого открывались двери в комнаты по периметру всего строения, стояла приятная прохлада. Стол накрыт для трапезы. Женщина показала ему спальню, а когда он вернулся в зал, сняв сапоги с ноющих ног, то обнаружил, что его ждет Хеншель. Это был англичанин со злым, ничего не выражающим лицом, похожий на мелкую крысу, опьяненный звонкими лозунгами и фразами. Именно с такими людьми Шеферу приходилось работать, и он хорошо знал этот тип. Хеншель без умолку болтал, понося капиталистов, «богатеев, которые жиреют за счет бедняков», говорил о несправедливости Шахтной палаты, о героическом терпении рудокопов. Шефер устало кивал; все его мысли были заняты только едой и питьем.
Наконец появилась женщина, несущая супницу, из которой шел пар. Все уселись и набросились на еду. Это был вкусный суп. Хеншель продолжал говорить; его жена молчала. Шефер ограничился односложными восклицаниями или хрюкал в подходящий момент. Когда миссис Хеншель вышла из комнаты за следующим блюдом, он с восхищением произнес:
– Ваша жена – хорошая стряпуха. Вам повезло. Не все голландки хорошо готовят.
Хеншель уставился на него:
– Моя жена не голландка.
Шефер выразил взглядом изумление, но краткость ответа Хеншеля и некая внутренняя неловкость в нем самом не позволили ему задать дальнейшие вопросы. Странно, однако. Он был абсолютно уверен, что она – голландка…
После обеда Шефер сидел на террасе в прохладных сумерках и курил. Где-то за его спиной в доме хлопнула дверь. Вслед за этим раздался стук конских копыт. Его охватило смутное беспокойство, и он подался вперед, прислушиваясь к этому топоту, замиравшему вдали; потом сильно вздрогнул, обнаружив, что миссис Хеншель стоит рядом с ним с дымящейся чашкой кофе. Она поставила чашку на маленький столик рядом с ним.
– Мой муж поехал к Клоэте, чтобы договориться вывезти вас отсюда утром, – объяснила она.
– О, понятно.
Странно, но его беспокойство не уменьшалось.
– Когда он вернется?
– Где-то после полуночи.
Его беспокойство не утихало. И все же, чего он боится? Конечно, не того, что Хеншель сдаст его полиции. Нет, этот человек был довольно искренним – он ярый революционер. Все дело в том, что у него, Конрада Шефера, есть нервы! Немецкий солдат (Шефер подсознательно всегда считал себя солдатом) не должен иметь нервы. Он взял стоящую рядом с ним чашку и выпил ее, морщась, пока пил. Что за мерзкое пойло этот бурский кофе! Жареные желуди… Он был в этом уверен – жареные желуди!
Шефер поставил чашку, и когда он это сделал, у женщины, стоящей рядом с ним, вырвался глубокий вздох. Немец почти забыл о ее присутствии.
– Разве вы не присядете? – спросил он, но не сделал движения, чтобы подняться со своего места.
Она покачала головой:
– Мне нужно убрать и вымыть посуду и навести порядок в доме.
Шефер одобрительно кивнул.
– Дети уже легли спать, я полагаю, – доброжелательно произнес он.
Помолчав, она ответила:
– У меня нет детей.
Шефер удивился. С первой минуты, как он ее увидел, она определенно ассоциировалась у него с материнством.
Миссис Хеншель взяла чашку и пошла с ней к двери. Потом сказала через плечо:
– У меня был один ребенок. Он умер…
– Ах!.. Мне очень жаль, – добрым голосом отозвался Шефер.
Женщина не ответила. Она стояла неподвижно. И внезапно тревога Шефера вернулась, стократно усилившись. Только на этот раз он точно связал ее – не с этим домом, не с Хеншелем, но с этой величавой, медленной женщиной, с женой Хеншеля, которая не была ни англичанкой, ни голландкой. В нем снова пробудилось любопытство, и он напрямую задал ей вопрос. Кто она по национальности?
– Фламандка.
Миссис Хеншель резко произнесла это слово, а затем прошла в дом, оставив герра Шефера обеспокоенным и смущенным.
Фламандка… Вот в чем дело. Фламандка! Его мысли забегали взад и вперед, от болотистых равнин Бельгии к выжженным солнцем плато Южной Африки. Фламандка! Ему это не нравилось. И французы, и бельгийцы ужасно неразумны! Они не умеют забывать.
Мысли Шефера странно путались. Он зевнул раза два или три, широко открывая рот. Ему следует лечь в постель и спать… спать… Ба! Каким горьким был этот кофе, он до сих пор ощущал его вкус…
В доме зажегся свет. Шефер встал и пошел к двери, на удивление нетвердо держась на ногах. Внутри дома эта крупная женщина сидела и читала при свете маленькой масляной лампы. Герр Шефер, как ни странно, успокоился при виде тяжелого тома у нее на коленях. Библия! Он одобрял женщин, читающих Библию. Сам был религиозным человеком – и твердо верил в немецкого бога, бога Ветхого Завета, бога крови и битв, грома и молнии, материальных наград и жестокого, весомого возмездия, быстро следующего за гневом и ужасного по силе ярости.
