Я положил руку ему на плечо.
– Не пытайтесь вспомнить, сэр Артур, – серьезно произнес я. – Наоборот – постарайтесь забыть.
Он озадаченно посмотрел на меня и кивнул. Я услышал, как у Филлис вырвался вздох облегчения. Мы подошли к дому.
– Между прочим, – неожиданно спросил сэр Артур. – Где матушка?
– Она заболела, – ответила Филлис после короткой паузы.
– Ох, бедная старая матушка! – В его голосе прозвучало искреннее сочувствие. – Где она? У себя в комнате?
– Да, – ответил я, – но вам лучше ее не беспокоить…
Слова замерли у меня на губах. Дверь гостиной открылась, и в холл вышла леди Кармайкл, закутанная в халат. Ее глаза были прикованы к Артуру; я никогда раньше не видел такого ужаса, смешанного с чувством вины, как в ее взгляде в тот момент. Ее лицо стало почти нечеловеческим, так его исказил безумный страх. Она схватилась рукой за горло.
Артур двинулся к ней с мальчишеской приветливостью.
– Привет, матушка! Значит, ты тоже заболела? Мне ужасно жаль.
Она отпрянула от него, широко раскрыла глаза. Потом внезапно упала назад, в открытую дверь, издав вопль обреченной души.
Я бросился к ней, наклонился, потом поманил Сеттла.
– Тихо, – сказал я. – Уведите его наверх, не поднимая шума, а потом спуститесь сюда. Леди Кармайкл умерла.
Он вернулся через несколько минут.
– Что это было? – спросил он. – Что стало причиной смерти?
– Шок, – мрачно ответил я. – Шок при виде Артура Кармайкла, вернувшегося к жизни. Или можете назвать это, как и я, Божьей карой.
– Вы хотите сказать… – он заколебался.
Я посмотрел ему в глаза, и он понял.
– Жизнь за жизнь, – со значением произнес я.
– Но…
– О! Я понимаю, что странный и непредвиденный случай позволил душе Артура Кармайкла вернуться в его тело. Но тем не менее Артур Кармайкл был убит.
Он посмотрел на меня с некоторым страхом и тихо спросил:
– Синильной кислотой?
– Да, – ответил я. – Синильной кислотой.
II
Мы с Сеттлом никогда не высказывали своего убеждения. Вряд ли нам поверили бы. С общепринятой точки зрения Артур Кармайкл просто страдал потерей памяти, леди Кармайкл в приступе временного помешательства сама изрезала себе горло, призрак серого кота был просто игрой воображения.
Но есть два факта, которые, по моему мнению, невозможно было истолковать неверно. Один – это разодранный стул в коридоре. А второй – еще более значительный. Нашелся каталог библиотеки, и после утомительных поисков установили, что пропавший том был древним, любопытным трудом, посвященным возможности превращать людей в животных!
И еще одно. Рад сказать, что Артур ничего не знает. Филлис сохранила тайну тех недель в своем сердце, и я уверен, она никогда не откроет ее мужу, которого так крепко любит и который вернулся из могилы на зов ее голоса.
Зов крыльев
I
Сайлас Хеймер впервые услышал об этом однажды февральской зимней ночью. Они с Диком Борроу возвращались со званого ужина у Бернарда Селдона, невропатолога. Борроу был непривычно молчалив, и Сайлас Хеймер спросил с любопытством, о чем он думает. Ответ Борроу был неожиданным.
– Я думал о том, что среди всех мужчин, которых мы встретили сегодня вечером, только двое могли бы утверждать, что счастливы. И эти двое, как ни странно, – это вы и я.
Выражение «как ни странно» было вполне уместным, так как невозможно представить себе двух более непохожих друг на друга людей, чем Ричард Борроу, трудолюбивый протестантский священник из Ист-Энда, и холеный, самодовольный Сайлас Хеймер, о миллионах которого знали все.
– Странно, понимаете ли, – размышлял Борроу, – я думаю, вы единственный довольный жизнью миллионер из всех, кого я знаю.
Хеймер несколько мгновений молчал. И заговорил уже другим тоном.
– Когда-то я был жалким, дрожащим мальчишкой, продавал газеты. Мне тогда хотелось того, что я получил сейчас: комфорта и роскоши, которую дают деньги, но не власти. Я хотел денег не для того, чтобы использовать их как силу, а чтобы щедро тратить – на себя! Как видите, я с вами откровенен. Говорят, что за деньги нельзя купить все. Это правда. Но можно купить все, что я захочу, и я этим доволен. Я материалист, Борроу, материалист до мозга костей!
Яркий свет оживленной магистрали подтверждал это искреннее признание. Элегантная фигура Сайласа Хеймера выглядела более внушительной благодаря тяжелому пальто на меху, а яркий свет подчеркивал толстые складки плоти под его подбородком. Дик Борроу с худым лицом аскета и рассеянными глазами фанатика был полной его противоположностью.
– А вот вас я не понимаю, – с нажимом произнес Хеймер.
Борроу улыбнулся.
– Я живу среди нищеты, лишений и голода, всех недугов плоти. И поддерживает меня Видение возвышенного. Это понять нелегко, если вы не верите в видения, а вы, насколько я понимаю, не верите.
– Я не верю в то, чего не могу увидеть, услышать и потрогать, – бесстрастно произнес Сайлас Хеймер.
– Вот именно. Между нами есть разница. Ну, до свидания, сейчас меня поглотит земля!
Они подошли к дверям освещенной станции метро, на котором Борроу предстояло ехать до дома.
Хеймер пошел дальше один. Он был рад, что отослал сегодня машину и предпочел пройтись пешком. Воздух был свежим и морозным, он наслаждался теплом окутывающего его меха.
На мгновение он остановился у бровки, собираясь перейти дорогу. Большой автобус тяжело катился в его сторону. Хеймер ждал, пока тот проедет мимо, в состоянии расслабленной лени. Если бы он захотел пересечь улицу перед автобусом, ему бы пришлось поторопиться, а торопиться он очень не любил.
Рядом с ним какой-то пьяный – потрепанный изгой человеческого общества – свалился с тротуара на мостовую. Хеймер услышал крик, увидел, как автобус вильнул, пытаясь уйти от столкновения, – и вот он уже тупо смотрит, со все возрастающим ужасом, на неподвижную груду тряпья посередине улицы.
Толпа собралась, как по волшебству, центром ее были два полицейских и водитель автобуса. Но Хеймер, словно зачарованный, с ужасом уставился на эту безжизненную груду, которая только что была человеком, таким же, как он сам. Он содрогнулся, словно почувствовал угрозу.
– Не вините себя, папаша, – заметил стоящий рядом какой-то бродяга. – Вы бы ничего не смогли поделать. Ему все равно пришел бы конец.
Хеймер в изумлении посмотрел на него. Мысль о том, что он мог бы попытаться спасти того человека, до этого не приходила ему в голову. Теперь он отбросил эту идею как абсурдную. Ну, если бы он был настолько глуп, чтобы в тот момент… Хеймер резко оборвал эту мысль и пошел прочь от толпы. Его трясло от безотчетного, невыразимого ужаса, который он не мог подавить. Приходилось признаться себе, что он боится, ужасно боится смерти… Смерти, которая приходит с такой страшной неотвратимостью и не щадит ни богатых, ни бедных.
