Сваренное в домашних условиях пиво было эликсиром жизни, который незаметно, день за днем, формировал психологию крестьян и королевского двора. Из него и родился фрит.
Если человек умирал один в чужой земле или на борту судна, то его спутники считали естественным объявить себя его наследниками, но не потому, что такое товарищество считалось отражением отношений в семье, а потому, что сердцем клана была совместная трапеза, и не только клана, но и всякого круга людей, чье единство было того же сорта, что и единство родственников. Фрит постоянно возрождался в ходе совместных трапез и особенно распития напитков, которые были насыщены удачей клана. Без этого связи ослабевали и родственники разбредались кто куда.
Известно, что человека нельзя было объявить недееспособным, пока он мог пить хмельное и ездить верхом. Между этими двумя действиями ставили знак равенства, которое, впрочем, не было уже очевидным. «Сидеть и пить мед» – это выражение не было поэтической метафорой; оно означало, что человек еще жив.
Мясо и пиво являлись главным отличием жизни от смерти. Когда изгнанника приводили в чужой дом и усаживали за стол, он становился другим человеком, с новой биографией и новыми мыслями. Эта трансформация происходила не в метафизическом смысле, а в реальности – он физически приобретал новую удачу, которая вбирала его в себя. И когда ребенок отведывал пищу, это означало, что от него уже не откажутся, по той простой причине, что он всосал в себя реальность и приобрел неопровержимую ценность в глазах людей. Он попробовал на вкус фрит и честь, и теперь даже его родители не имели над ним никакой власти. В истории о благородной женщине из Фрисландии читаем, что она велела отнести ребенка своего сына из дома и бросить, поскольку сердилась на его жену, рожавшую одних дочерей. Узнав, что дитя взяла себе другая женщина, она послала своих слуг со строгим наказом – убить младенца, но они прибыли слишком поздно, девочка лежала, облизывая губы после еды, – и им пришлось вернуться к своей жестокой хозяйке, не выполнив ее поручения.
С другой стороны, если с человеком не хотели делиться едой, то это было равносильно смертному приговору. Когда государство объявляло человека оэллем (oaell), как таких людей называли в Исландии, то есть тем, перед которым должны были закрываться все двери и никто не должен был протягивать ему руки, то это означало, что этот несчастный больше не считался человеком и в его жилы больше не должна была вливаться кровь.
Добравшись до таких крайностей, мы невольно оглядываемся в поисках какого-нибудь церемониала. Наши источники молчат об этом, как и обо всем, что связано с повседневной жизнью, но мы знаем, что, подобно тому как удача и честь проявляли свои жизненные функции с помощью подарков, так и совместная трапеза и общение после нее, когда по кругу шел рог с пивом или хмельным медом, имели свои формы, в которых чувствовалось дыхание фрита. Четкое представление о жизни крестьянского подворья дает нам следующий маленький отрывок из «Законов Фростатинга»: «Кубки, из которых женщины пьют за здоровье друг друга, должны передаваться их дочерям». При дворе короля, где человек был связан с удачей вождя и пронизан его волей «с помощью подарка и эля», как говорил Беовульф, королева проходила по залу, держа в руке рог с пивом, и предлагала его всем, кто сидел на скамье, но сначала из него пил король. Такой, очевидно, была обязанность королевы – в обычные и в праздничные дни – и не важно, нравилось ей это или нет. Мужчины требовали от нее подобной услуги, считая это своим правом.
«Мы очень хорошо думаем о твоей дочери, король Гарибальд, и с радостью предвкушаем удачу, которая нас ждет; пусть же она, любимая всеми, поднесет нам чашу, а позже будет держать ее для нас» – так с наивной прямотой просили посланцы короля Аутари, сидя на скамьях короля Гарибальда, получив его согласие на брак своей дочери с их господином. Эти слова произнес сам Аутари, который притворился одним из придворных и теперь решил воспользоваться обычаем, чтобы рассмотреть свою невесту. А поскольку обычай, на который ссылались дружинники короля, был преувеличенным отражением обычаев, существовавших у них дома, мы можем предположить, что поднесение чаши с напитками входило в обязанности германской хозяйки дома. Более того, это была ее важнейшая обязанность, помогавшая ткать ткань фрита.
Автор «Саги о Вёльсунгах» не мог сильнее подчеркнуть мужские черты в характере Брюнхильд, чем указав на то, что она не позволяла ни одному мужчине сидеть рядом с ней и никогда не подносила гостям кубки – ее ум был настроен на войну, а не на семейную жизнь.
В старых описаниях пиров, особенно тех, когда в жизни их участников происходили большие перемены, находим новые подробности. Праздник начинался за пределами дома, где прибывающих гостей встречали приветственной чашей. В Норвегии свадебный обычай более поздних времен обставлял этот ритуал очень помпезно. Мужчины собирались в доме жениха, где закрепляли свою дружбу обильной едой и питьем. После этого они с громкими криками и воплями неслись верхом к дому невесты. Приблизившись к нему, они посылали двух вестников, прося пристанища на ночь. В ответ на их просьбу им выносили кубки с пивом, которые относили к ждущим в отдалении гостям, и, выпив пиво, они подъезжали к дому невесты и спешивались. Эта сценка, дошедшая до нас из описания, сделанного в XVTII в., во всех своих подробностях подтверждается указаниями, которые мы находим в законах разных шведских областей. Согласно им, два человека из партии жениха, прибыв в дом невесты, обращались к хозяину этого дома с просьбой даровать фрит им самим и их товарищам; после того как соглашение о мире было достигнуто и оружие откладывалось в сторону, по кругу отправлялся первый рог, предварявшая официальную просьбу друга жениха выдать им невесту.
Где бы ни предлагался кубок, открывавший пир, – на улице или в доме, гости не могли от него отказаться. Как мы узнаем из «Песни о Хюмире», Тор, наведавшийся в дом великана Хюмира в надежде раздобыть котел для варки пива, был встречен в зале хозяйками:
В палаты вошли,
во владенья Хюмира.
Ненавистную бабку
юноша встретил,
было у ней
девять сотен голов;
другая ж хозяйка
вся в золоте вышла,
светлобровая пиво
Человек, пришедший в качестве гостя в зал Олава Кирри, вспоминает, как его встретили: «Король битв по-дружески приветствовал меня, когда властелин колец, хозяин на этом пиру, подошел ко мне с золотым рогом в руке, чтобы выпить вместе со мной» («Сага об Олаве Тихом»).
Византийский путешественник Прииск Панийский, живший в Y в., оставил нам описание своего путешествия в качестве посла ко двору Аттилы. Он описал испытания, через которые пришлось пройти этому образованному человеку ради своей страны. У этих варваров, естественно, были ужасные обычаи, и проблема заключалась в том, что, если ты хотел добиться успеха своей миссии, надо было пройти через все эти испытания. Однажды его пригласили на пир, на котором присутствовала королева; посол был поражен пышным скифским ритуалом; все присутствующие встали, когда в зал вошли греки, и подали им наполненные кубки, которые они должны были выпить до дна, за что были награждены поцелуями и объятиями августейших хозяев. По всему выходило, что двор Аттилы был более чем наполовину германизирован, поскольку состоял в основном из тевтонских грандов, и Приск, благодаря этому скифскому ритуалу, почувствовал, что значит жить по обычаю готов.
