Весь дом пронизан хамингьей – от крыши до основания стен, даже кухонные принадлежности обладают ею. В самом доме и рядом с ним нет ни единого уголка, где не действовала бы хамингья этого дома, – от флюгера на крыше, который сообщает, какая будет погода, до огня в очаге, который тоже, несомненно, своим поведением предупреждает хозяев о приближающихся изменениях удачи. Там, где был пронесен огонь, пролегает счастливый путь клана, поэтому первые поселенцы в Исландии с помощью угольков, принесенных ими из своих прежних очагов, закрепили на новом месте удачу, точно так же многие поколения их предков укрощали и очеловечивали дикие земли. И когда огонь загорелся в чужой стране, означая справедливое требование на землю, он прогрыз себе путь вниз, через волю, которая до этого управляла этим местом, выжигая почву под ногами прежних владельцев. Когда Глума изгнали с сокровищами его деда из прежнего дома, враги досаждали ему так сильно, что он вынужден был продать свою землю. Однако в последний момент он сделал попытку все вернуть: он выбрал подходящий день, уселся на свое высокое место, велел украсить зал, уставив разной резной утварью и развесив по стенам яркие ткани, как во время праздника, и сделал вид, что не слышит, как его зовут. Но тут вошла мать нового владельца дома и обратилась к нему с такими словами: «Я зажгла огонь на земле и требую, чтобы ты убрался отсюда со всем своим имуществом, ибо эта земля предназначена для моего сына». И Глум понял, что права и удача его покинули, что нет никакого смысла бороться, и он, выругавшись, поднялся с места и ушел («Сага о Глуме Убийце»).
Сила очага подчеркивается законом и более поздним обычаем. Северянин требовал, чтобы передача собственности в другие руки проходила в соответствии с законом. Надо было брать землю в тех местах дома, где она была самой сильной, и, когда он говорил, что таким местом является земля под сиденьем хозяина и по углам очага, мы можем быть уверены, что он знал, что ничего более святого в доме быть не может. Вполне возможно, что у некоторых народов, а может, и в некоторых семьях очаг занимал то место, где у норвежцев располагалось место хозяина, то есть в центре дома. Здесь, как и повсюду, среди однообразия имелось место для индивидуального характера удачи.
Когда открытые очаги в центре дома уступили место очагам с дымоходами, святость перешла к крестовине дымохода, которая опиралась на две боковые балки очага. Датский народ считал ее реальной основой дома; при переезде ее вытаскивали оттуда и встраивали в очаг нового дома.
Помимо этих естественных центров, удача могла обретаться и в другом месте. В доме Торда Ревуна в Хвамме у очага в центре комнаты лежал камень, который считался у этой семьи священным, судя по тому, что самые торжественные клятвы произносились именно над ним («Сага о Курином Торире»).
От камня в Хвамме наши мысли естественным образом переносятся в дом конунга Вёльсунга. Если верить легенде, он был сооружен вокруг дуба; его ствол образовывал хребет дома, а ветки с листьями закрывали весь зал. Автор саги добавляет, что ствол, являвшийся сердцевиной дома, назывался родовым стволом. Далее легенда сообщает нам, что однажды в этот дом явился Один в обличье одноглазого старика и вогнал в этот ствол свой меч, сказав, что он будет принадлежать тому, кто сумеет его извлечь. С этого меча, который вытащил Сигмунд, и пошла удача его клана. Его прославил Сигурд Победитель Дракона. Вполне возможно, что эта легенда составляла часть традиции этой семьи, но существовал этот дом или нет, дело десятое, нас больше интересует тот факт, что скандинавские слушатели без труда понимали, о чем идет речь.
Священные обычаи уводят нас еще дальше; за пределами дома священными почитали камни, водопады, долины, горы; это были источники, из которых в жилы родственников текли удача, честь и фрит. Семья Торольва имела свой духовный дом на горе, высившейся над ее поместьем. Она называлась Хельгафелль (Святая гора). Один из современников Торольва, поселенец Торир Лопоухий, жил в Лунде и «поклонялся Роще»; другой – Эйвинд, сын Лодина, – приобрел долину Плоского острова, простиравшуюся до самого Гуннстейнара, и поклонялся ее камням. Хрольв Рыжебородый поселился на Водопаде, и его сын Торстейн обожествлял этот водопад и велел бросить в него все свое наследство.
Гору Хельгафелль отделяла от повседневной жизни священная тишина; никто – ни человек, ни зверь – не мог здесь погибнуть, ничья кровь не лилась, никакая не скапливалась грязь. Но это было не только неприкосновенное место – отсюда приходила удача. Когда людям нужно было принять решение по очень сложному вопросу, они обсуждали его в святом месте. Снорри Годи, ставший позже владельцем этого поместья, прославился своими мудрыми советами. Он знал, что планы, составленные в Хельгафелле, осуществлялись гораздо чаще, чем другие. Торстейн Красноносый обладал даром предвидения – осенью он видел, какие овцы не переживут зиму, и поэтому их нужно зарезать («Книга о занятии земли. Часть пятая»).
Эта сила святости была такой же, как и та, о которой, по словам Тацита, говорили южногерманские племена. В землях гермундуров находились соленые источники, где людям являлись боги и исполнялись желания. Он также знал, что батавы, планируя свои набеги на римлян, собирались в священной роще; ведь для того, чтобы собрание стало успешным, оно должно было состояться в священном месте. Его выбирали по той же причине, по которой Снорри Годи поднимался на гору Хельгафелль.
Миссионер Виллиброрд, возвращаясь из земель данов, попал в шторм, судно, на котором он плыл со своими спутниками, прибило к берегам острова Фосетисланд (совр. Гельголанд), «что лежит посередине между данами и фризами». Остров этот почитался язычниками – данами и фризами – как обитель их божества Форсети, и особо чтили его источник, находившийся в священной роще. Люди, набиравшие воду, не смели нарушать тишину, царившую в этих местах, в роще в полной безопасности паслись коровы. Беда Достопочтенный сообщает, что Виллиброрд, невзирая на предупреждения язычников, крестил в источнике трех человек и велел заколоть пасшихся тут коров, чтобы накормить своих спутников. Язычники, пораженные непочтительным отношением к их святыне, надеялись, что пришельцы лишатся разума или падут замертво. Но их надежды не оправдались; это случилось потому, что удача христиан была слишком большой, чтобы древнее святое место могло ее разрушить, но его святость позже восторжествовала, заставив христианского Бога воздать должное его прежней силе.
Адам Бременский рассказывает о том же острове, называя его Фаррией, что в скором времени там поселились христианские отшельники, удалившиеся от мирской суеты. Морские разбойники, промышлявшие в тех местах, не смели грабить монахов, ибо верили, что, взяв с этого священного острова самую малую добычу, рискуют отправиться на дно. Более того, они с глубочайшим благоговением отдавали святым людям десятую часть награбленного, ибо верили, что эти земли охраняют христианский Бог и божества, почитаемые в древности.
Мы видим, что в годину несчастий, когда необходимо было, чтобы удача клана наполнила тела всех его членов и мощно заявила о начале новой жизни, люди этого клана шли на гору или к роднику и получали от них благословение. Торд Ревун, перед тем как принять на себя обязанности вождя знаменитой семьи, жившей в Хвамме, был отведен на Святую гору. Древнее высказывание, в котором выражалась цель этого посещения: «отправиться на поиски удачи», позже стали применять к новобрачным, идущим в церковь, сохранилось до наших дней.
