Свидетельства веселых братьев гильдий и суровых святых не могут доказать нам, что принесение жертв, сопровождавшееся возлияниями, было во все времена лишь германским обычаем. Они просто показывают, что хмельная пирушка в пределах всего германского региона до последних лет язычества находилась в центре старого культа и была такой с тех самых времен, когда боги раскрыли нашим предкам секрет приготовления пива. Для современников Тацита было совершенно естественно собраться в священной роще, чтобы испить освященного пива, и мы не погрешим против истины, если скажем, что большие любители выпить, какими были германцы, упражнялись в этом искусстве под защитой самих богов.
Когда святой Ведает вошел в дом знатного франка, пригласившего его на празднество, он сразу же заметил большую чашу, стоявшую в центре пиршественного зала. Такое же место, вероятно, занимал и норвежский скапкер (skapker) – котел, из которого разливали священный напиток. В день, когда в клан принимали нового члена, «вводили в род», рядом со скапкером ставили сапог, который должен был надеть принимаемый. Сосуд считался священным; его место также было священным и обладало особой силой.
Праздник требовал и соответствующих сосудов – пиршественных рогов. В вопросах святости они соответствовали тому благословению, которое должны были разнести среди собравшихся. Вне всякого сомнения, повседневные кубки, как и прочие новомодные изобретения, в дни больших праздников убирали подальше – освященное пиво следовало пить из благословенных рогов. Это требование отмечал древний наблюдатель, когда писал о том, что Олав Кирри отказался от старых порядков и установил новые. До того как двор изменил своим обычаям, желая соответствовать требованиям времени, короли пили из рогов туров и зубров; после этого король и уважаемые гости стали пить из кубков: «Олав конунг ввел такой придворный обычай, что перед его столом стояли два стольника и подносили чаши ему, а также всем знатным мужам, которые сидели за его столом. (…) У Харальда конунга и других конунгов до него было в обычае пить из рогов. Они протягивали рог с пивом над огнем и пили за кого хотели»
[106].
Когда дом украшали к празднику и готовили к освящению, из закромов доставались самые лучшие рога для питья; и мы можем представить себе, с каким почтением относились к ним люди. Они являлись частью семейных сокровищ. Будучи залогами жизни и удачи, они выявляли скрытые мысли и побуждения, обладали душой и зачастую наделялись именем; люди ревностно следили, чтобы эти сокровища не ушли за пределы клана в качестве наследства.
У Олава Трюггвасона было две пары таких рогов, по имени дарителей одна пара называлась Гримы, другая – Хюрнинги. Пара Гримов досталась ему при весьма необычных обстоятельствах. Однажды вечером во время Йоля ко двору конунга явились двое мужчин, оба назвали себя Гримами. Они принесли с собой пару великолепных, украшенных золотом рогов с приветственными словами от конунга Гудмунда из Гласисвеллира. Олав, хоть и знал, что Гудмунд слывет колдуном, решил приветить его посланцев. Языческие манеры людей Гудмунда проявились только тогда, когда им предложили отведать напиток, освященный по-христиански; оба они исчезли под раскаты грома в полной темноте; когда в зале снова зажглись факелы, собравшиеся увидели, что три человека из свиты Олава мертвы. Конунг, однако, сохранил эти рога. В этом рассказе о древних временах восхищение сокровищем и его сверхъестественной силой входит в противоречие с христианским стремлением попирать дьявола ногами, и легенда только частично подчинилась упрямому материалу. Она была создана для прославления рогов, ибо в ней говорится, что всякий раз, когда их окованные золотом бока касались уст, люди чувствовали, что в них вливаются божественные силы («Прядь о Хельги сыне Торира»).
В начале пира слуги ставили перед скамьями низкие столы; еду подавали на блюдах, и гости сами брали с них то, что хотели. Когда голод был утолен, столы убирались, наступало время пития. Пир достигал апогея, когда по кругу пускали рог с пивом или медовой брагой. Пирующие подчинялись строгому ритуалу: в первую очередь пиво подносили конунгу или самому знатному человеку в зале, сидевшему на возвышении; благословив его, он пил за здоровье следующего за ним по рангу. Далее рог, тем же порядком, переходил от одного к другому. Получив рог, человек вставал и не отпускал до тех пор, пока не осушал рог до дна, – короля Хардекнуда хватил удар, когда он стоял с рогом в руке, он упал, так и не выпустив его.
В течение всех Средних веков люди твердо придерживались прекрасного обычая демонстрировать свое почтение к напитку, поднимаясь с места. Со словами добрых пожеланий и обещаний рог осушался, а когда его передавали соседу, то слуги снова его наполняли. Так, переходя из рук в руки, рог выполнял свой долг. Он шел от человека к человеку посолонь, и ни один из присутствующих не смел нарушить очередность; любые попытки передать рог, минуя соседа, считались оскорблением для того, кто был пропущен, и являлись серьезным нарушением священного закона. Людей объединял не стол, а рука, передававшая напиток. «Рог переходит из рук в руки» – вот истинное описание пирушки; положить рог на стол, не передав его соседу, считалось смертельным оскорблением. «Если человек ставит кубок на стол вместо того, чтобы передать его соседу там, где пьют люди, он должен, согласно древнему закону, заплатить хозяину дома один шиллинг, шесть шиллингов – оскорбленному и двенадцать шиллингов – королю», – гласит англосаксонский закон Хлотхера и Эдрика, королей Кента. Это означало, что обидчик совершил грех не только по отношению к соседу по столу и хозяину, но и по отношению к богам.
Византийский историк и дипломат Приск Панийский оставил нам описание пиров три дворе Аттилы; кроме того, сравнение византийского рассказа с северными источниками ясно демонстрирует, что не только великий правитель гуннов основывал свой этикет на германской модели, но и то, что церемония распития пива, меда или вина к северу и югу от Балтики была аналогичной. Приска вместе с другими членами его посольства пригласили на пир, устраиваемый в их честь, и первый, которого они встретили в зале, был, разумеется, человек, который протянул им кубок. Они должны были выпить этот кубок с добрым пожеланием и только после этого сесть за стол. Когда пир начался, Аттиле подали кубок, наполненный вином; он сказал, что пьет его в честь своего соседа; всякий, за кого он пил, вставал, брал кубок и не садился до тех пор, пока не осушал его до дна и не отдавал слуге. Аттила по очереди оказал должное уважение всем собравшимся. Приняв кубок, он желал каждому удачи и выпивал его. И только после того, как он подобным образом оказал честь всем собравшимся, было внесено первое блюдо. После каждой перемены блюд вся эта церемония повторялась – кубок переходил из одного конца зала в другой, и пирующие должны были осушать его стоя, один за другим.
Во время пира собравшиеся поднимали и особые, благословенные кубки – в Средние века их называли минни (minni), – которые пили в память о почивших или желая получить помощь святого, во славу которого благословляли кубок. Из рассказа о знаменитом пире по случаю вступления на престол, который Свейн Вилобородый устроил после смерти отца, Харальда Синезубого, явствует, что в старые времена выпивали не менее трех благословенных кубков. В королевской саге «Красивая кожа» (Fagrskinna) говорится, что в первый вечер, когда люди собрались на тризну, Свейн и его сотрапезники выпили много кубков, «точно так же, как в наши дни пьют минни», которые были посвящены величайшему из предков, языческому богу Тору или другим богам. Под конец пира наливался обетный кубок обета; выпив его, хозяин пира, а с ним и все собравшиеся должны был дать клятву. После этого Свейн сел на трон отца.
