5 Клену тинга кольчуг
даю я напиток,
исполненный силы
и славы великой;
в нем песни волшбы
и руны целящие,
заклятья благие
и радости руны.
Чаша минни воплощала хамингью во всех ее проявлениях. Главным следствием осушения чаши была общность чувств и единомыслие – во имя урожая и мира. «Люди пьют друг за друга и за самих себя вместе со всеми», – гласит древняя пословица, и этот древний напиток придавал им силу. Собравшиеся превращались в единое целое, и объединяющая сила пития отражалась в церемонии, которая требовала, чтобы рог шел от одного человека к другому по кругу; цепь не должна была прерываться и заканчивалась там, где началась. Так люди превращались в единое целое. Тот, кто отказывался выпить за тост или пропускал своего соседа, передавая рог через его голову, наносил ему смертельное оскорбление, обращаясь с ним как с порождением злых духов. Но в лице оскорбленного соседа он наносил обиду и всей компании, разрушив благословение пира.
Знаменитый жертвенный пир в Хлади, на который язычник ярл Сигурд пригласил Хакона Этельстансфостри, чтобы отметить праздник блота, начался с того, что хозяин дома наполнил первый рог во славу верховного бога: «И когда первый кубок был налит, Сигурд ярл произнес пожелание и посвятил кубок Одину. Он испил из рога и передал его конунгу. Конунг принял рог и перекрестил его». Люди Трандхейма внимательно следили, чтобы Хакон с честью принял рог, отдал должное Одину и хозяину дома, и нет ничего удивительного в том, что им не понравилось, что высокий гость, приняв чашу, заколебался. Сигурд тут же нашел объяснение, удовлетворившее собравшихся: «Конунг поступает так, как все, кто верует в свою мощь и силу, и посвятил свой кубок Тору. Он сделал знак молота над рогом, прежде чем испить». Конфликта удалось избежать, однако на следующий день ситуация повторилась: «Когда садились за столы, бонды насели на конунга, говоря, что он должен съесть конины. Конунг решительно отказался. Тогда они попросили его отпить варева из конины. Но он отказался. Тогда они попросили его съесть жира с этого варева. Но он отказался и от этого. Тут бонды стали теснить его. Но Сигурд ярл сказал, что он их помирит, и велел бондам успокоиться. Он попросил конунга разинуть рот над дужкой котла, на которой осел пар от варева из конины, так что дужка была жирная. Тогда конунг подошел к котлу, положил платок на его дужку и разинул рот над ней. Затем он вернулся на свой престол. Но никто не остался доволен»
[113].
Недовольство язычников вполне объяснимо: если конунг Хакон не хочет есть и пить вместе с ними, значит, он не принадлежит к их фриту, и кто из них тогда доверится ему и позволит отвечать за их удачу и честь? Отказ Хакона от жертвенного мяса восприняли как самый настоящий вызов, поскольку конунг разорвал связующую силу жертвы и подверг добрую волю остальных по отношению друг к другу тяжелому испытанию.
Жертвенный пир вовсе не ставил своей целью улучшить или подправить общество, как те собрания примирения, где люди провозглашали вечный мир, успокаивая себя тайной мыслью, что никто не знает, какой урон будет нанесен миру, если слово «вечный» не будет снова и снова повторяться всуе. Пир устраивался ради мира и прямо выражал свою волю; его последствием была нерушимость клана. Святость пира была результатом общих перемен, которые происходили в душах родственников, когда они пили божественный напиток и возрождали в себе хамингью.
В Средние века законы гильдии требовали, чтобы все братья мыслили единодушно, не являлись на пир с дурными мыслями о своих братьях по гильдии, но мирились друг с другом заранее и оставляли всю враждебность дома. Эти юридические идеи основывались на реалиях, которые не нуждались в насильственном насаждении. А те идеи, которые статуты гильдий искренне считали фундаментальной основой истинного гильдейского духа, вводились по всей стране на ежегодных праздниках простого народа. Шведские законы не содержали никаких объяснений – или не признавали необходимости таковых – оттого, что люди искренне верили, что чаша обладает способностью примирять.
В судебных хрониках сохранился рассказ об убийстве, совершенном в Альбу в 1617 г., вот что о нем известно: во время пирушки возник спор о погасшей свече, которую долго не заменяли новой, и Йонс из Вере по простоте своей заявил, что знает, как можно исправить дело: «Не будем злословить. Принесите бочонок пива, и давайте выпьем во славу Господа». Когда пиво было принесено, он поднял кубок во славу Господа и выпил за Йонса из Туббемаля; последний принял кубок, но сопроводил его кощунственными словами: «Если Господь Бог нам не поможет, пусть нам поможет кто-нибудь другой вместо него». Эту фразу он произнес трижды. Йонс из Вере, добрая душа, отказался иметь «другого» в качестве сотрапезника, тогда были вытащены ножи, и Йонс отправился к тому, кого он трижды призвал. Так закончилась ссора друзей, собравшихся на пир в Веренде.
С распространением в северогерманских землях христианства люди в преддверии Рождества и в течение святок придерживались доброго обычая хоронить старые ссоры, восстанавливать мир и дружбу, чтобы души очистились от скверны и в новом году было как можно меньше плодов вражды. Старый священник говорил о том, как благотворно действует святочная чаша на народ Смоланда: соседи и друзья в праздник Йоля и рождественский сочельник посещают друг друга и пьют во славу Господа Бога на Небесах, желая друг другу милости Божьей и благословения. По всему городу люди брались за руки, веря, что все должны стать друзьями и сохранять святочный мир; и никто не решался нарушить его, опасаясь прослыть чудовищем и изгоем.
Несмотря на то что с течением времени стиль и дух главного зимнего праздника изменились – жертвоприношение сменилось церковным обрядом, от клана – к семье, живущей в отдельном доме, – мы все еще можем отыскать в ритуалах норвежского сочельника некоторые черты, появившиеся в старые времена. Сочельник был временем, когда разум человека освобождался от страхов, суетных помышлений, злобы и обид, а душа наполнялась радостью и покоем. Во время торжественного рождественского ужина, который подавали в полночь, отец с матерью садились во главе стола; по одну сторону от них сидели сыновья, по другую – дочери; прислуга располагалась в дальнем конце стола. Произносились тосты за счастливое Рождество, и серебряный кубок шел по кругу – сначала из него пили муж и жена, а потом все остальные.
В старые времена праздник был настоящим испытанием. И горе тому, кто не проникался духом праздника и не отдавал должное угощениям и напиткам! Тот, кто не мог с помощью пива, браги или вина ощутить духовной близости с остальными, считался человеком, лишенным удачи, отщепенцем. Ибо опьяняющее действие праздничного пития считалось благословением богов. Когда асы покинули землю, божественный мед превратился в хмельной напиток, и божественное упоение уступило место простому, вульгарному опьянению. И тогда стало казаться странным, что обычай упившихся гостей завалиться под стол и спать там когда-то считался подтверждением чистой совести гостя, но за стремлением простых людей оправдать спиртное и его воздействие стояла искренняя древняя вера. Если пиво выходило плохим, это объясняли тем, что дом покинула удача, и весь праздник был испорчен. В дни язычества люди бежали из такого дома; в более поздние времена, когда под влиянием христианства нравы смягчились, гости, не хотевшие обижать хозяев, притворялись пьяными и сползали на пол, изображая это настолько искусно, насколько им позволял талант. Это делалось ради того, чтобы спасти хозяев от позора. В этом деле главное было – помочь людям сохранить доброе имя, ибо, если среди пьяных затесался кто-то трезвый, считалось, что он проклят Богом. «Помоги, Боже, тому, на которого не действуют дары Божьи!» – шептались гости.
