Но не только великие вожди и конунги могли похвастаться тем, что за честь обладать их телом спорили разные области. В Исландии жил поселенец, дед которого был настолько любим народом, что после своей праведной смерти был посвящен с помощью блота. Впрочем, никому не поклонялись только потому, что он умер. Благословение Вебьёрна, сына Вегейра, брата Вестейна, как и Торольва, годи святилища Тора, было заложено судьбой их клана, к которому принадлежал обитатель могилы и который он олицетворял в самой лучшей форме. Между ушедшими и живущими не существовало пропасти, поэтому особого различия между теми и другими не было. Мертвец не приобретал более высокого ранга, потому что был мертв, наоборот, его слава, вероятно, жила не дольше того времени, когда появлялся живой представитель, которого можно было бы возвести на этот же уровень хамингьи.
Подобная высшая святость не могла быть воспринята как скрытая жизнь, действовавшая неосознанно; нередко она требовала обособления, отделения от других. Так, посвященные тем или иным богам животные содержались отдельно от стада, не были заняты в работах и удостаивались особых привилегий. Храфнкель, годи святилища Фрейра в Ледниковой долине, посвятил себя и все, что ему принадлежало, богу Фрейру. Человек этот владел превосходным жеребцом гнедой масти по прозванию Фрейрфакси. Поскольку конь был также посвящен божеству и являлся носителем святости, Храфнкель никогда не садился на него верхом и не позволял работникам запрягать его под страхом смерти. Один из пастухов ослушался приказа, оседлал коня и день-деньской гонял его по долине в поисках пропавших овец. На закате дня взмыленный жеребец сбежал от пастуха, во весь опор примчался к хозяину и понятными одному ему знаками сообщил, что с ним произошло. «То, что случилось с тобой, затрагивает мою честь, хорошо, что ты мне сразу об этом сообщил. Я отомщу за тебя», – произнес утешительно Храфнкель, и Фрейрфакси вернулся на пастбище к своим кобылам. Стоит ли сомневаться, что пастуха постигла суровая кара («Сага о Храфнкеле Годи Фрейра»).
Несомненно также и то, что великий дар благодати налагал на вождя-годи особые обязательства по проведению ритуальных действий, которые обычные люди могли выполнять лишь время от времени, и подразумевал воздержание от различных повседневных занятий. Иными словами, посвященному приходилось жить так, будто весь год был одним непрерывным праздником.
Особое положение избранного вождя проводило черту между ним и другими людьми. Он уже больше чем человек, он жрец. От высшей точки человеческого всего один шаг до нечеловеческого, точнее бесчеловечного, и достаточно лишь малейшего сдвига центра тяжести, чтобы верховное служение превратилось в нечто опасное. Когда эпоха труда заканчивается, приходит поколение, которое не имеет должной прочности, чтобы принять на себя груз ответственности, или, говоря по-другому, культура подходит к такой точке, где она уже больше не может служить мотивом для поступка. Когда она перестает работать как компактная масса, пропорции импульса ее отдельных частей изменяются, и гармония разрушается. В этом случае высшее уходит под защиту высоких стен храма, в изоляцию. Вождя сбрасывают с его высокого места; оружие навсегда выпадает из его рук; действия, которых из соображений безопасности следует избегать, случаются все чаще, пока он, если культуре дадут время идти своим чередом, сидит как воплощение пленника, защищенного праведностью.
Северяне никогда не доходили до этого; их короли были и остаются святыми воинами, которые идут вперед, увлекая за собой свой народ и определяя ход истории. Англосаксы, как нам известно, тоже далеко продвинулись по этому пути. Их священники никогда не сидели в седле и не владели копьем.
Тогда как одних людей, посвященных богам, превозносили, других – убивали. Военнопленных, воплощавших хамингью завоеванных народов, отдавали богам, чтобы убедиться, что удача врага побеждена, а сам он связан по рукам и ногам волей своего победителя. Военная добыча, также заключавшая в себе хамингью врага, посвящалась богам. Из сочинений Тацита известно, что Арминий, разбив легионы Вара, принес в жертву богам плененных воинов и их оружие. На месте последнего боя остались пригвожденные к деревьям черепа римских центурионов и штандарты легионов, увенчанные орлами; деревья священных рощ были увешаны мертвыми телами побежденных. Германцы верили, что военные трофеи следует отдавать богам, чтобы заключенная в них хамингья была поглощена их силой.
К смертной казни германцы прибегали крайне редко. Если человек совершал преступление и нанесенный им ущерб представлял собой исключительную опасность для фрита, его казнили, чтобы источник слабости был полностью удален и исключена опасность заражения. К убийству человека, принадлежавшего к фриту, даже если он был оторван от своих корней и все его связи с соплеменниками разорваны, относились с осторожностью. Чтобы предотвратить нежелательные последствия, казнь должна была совершиться по общему согласию и в ходе особого ритуала посвящения богам – преступника в действительности убивали боги.
Самоубийство также рассматривалось как вид жертвоприношения. Человек, желавший расстаться с жизнью, вешался в священной роще или другом святом месте. Таким образом, самоубийца добровольно отдавал свою жизнь богам и избегал участи быть отрезанным от хамингьи клана.
Сделав еще один шаг к святыне, мы оказываемся лицом к лицу с богами. Приношение жертвы божеству, роще или камню аналогично освящению людей и животных.
В религии древних германцев такие слова, как поклоняться, возносить мольбы, искупать и умиротворять в их еврейском и христианском понимании, были совершенно лишены смысла. Разрыв между фундаментальными потребностями религии и значением этих слов делал их пустыми и искусственными. Желавший заручиться поддержкой богов шел в рощу или святилище и совершал блот; однако бесполезно было взывать к жалости или представлять себя получателем благ и тихо ждать, когда боги тебя осыплют милостями. Язычник должен был сделать богов человечными в древнем, глубоком смысле этого слова, где основной упор делался на идентификацию и последующее слияние души с душой. Без соединения душ здесь, в Мидгарде, не было никакой возможности заключить такой союз. Тот, кто не способен был пробудить у своего ближнего симпатию к себе, никогда не становился его другом, и его воля не переходила от одного к другому. Сами боги ничего не могли сделать, пока тот, кто обращался к ним, не вдыхал в них жизнь, как это сделал Флоки с воронами. Именно люди делали богов благосклонными, вдохновляя их силой своего фрита. Такие эпитеты богов, как «благосклонный», «ласковый», «добрый к людям», которые мы находим в северных языках, порождались в результате активного сотрудничества. Эти восхваления коренным образом отличались от молитв, которые мы возносим своему Богу. Человек, освященный с помощью блота, способствовал тому, что боги становились великими и сильными.
Что касается церемониальных актов, которые вызывают слияние человеческого и божественного, то мы об этом знаем очень мало. Боги и люди, несомненно, разделяли мясо жертвенных животных. Большая часть этого мяса попадала на праздничный стол, но часть его оставалась в доме, где происходило освящение. В «Саге об Олаве Святом» говорится, что язычники каждый день подносили Тору – громадному истукану, стоящему в капище, – четыре каравая хлеба и большой кусок мяса.
