Глава 14
Празднество творения
Чем внимательнее мы приглядываемся к ритуалу жертвоприношения, тем важнее он нам кажется. Люди садятся вкруг чаши с элем, наполняют кубки, поминают предков и славят богов; мужчины выказывают удаль, соревнуясь в силе и ловкости; скальды слагают новые песни, певцы воспевают подвиги героев, и в старых богов вливается новая кровь – сила блота пробуждает их к жизни. Жертвенный праздник охватывает небо и землю.
Неудивительно, что все значимые события происходили в пиршественном зале, поскольку блот – это и есть сама жизнь, сконцентрированная в празднике, средоточие силы. Эта концентрация чувствуется в разлитой повсюду святости, которая одновременно является и великой силой, и крайним риском. Мы знаем, что душа – это единое целое, и судьба хамингьи в любое время связана со всеми ее проявлениями, так что одно слово или одно действие могут иметь фатальные последствия. Если ломается кольцо или падет скот, умирает соплеменник или на родственника обрушиваются проклятия – значит, клан покинула удача и, если ее не восстановить, жди еще больших бед. Единство человеческой души настолько абсолютно, что не может быть никакого различия между несчастьем и грехом. Мы можем сказать, что разложение идет изнутри, что слабость и неудача – это вина, порожденная разрушенной хамингьей. Либо мы можем посмотреть на вещи извне и сказать, что грех есть брешь в центре души, показывающая, что в хамингье завелся порок, который рано или поздно проявится. Болезнь человека проявляет себя грехом и страданием. Несчастье, таящееся в его складе, «выходит наружу», как гласит старая поговорка.
Человек определяет свое будущее всеми своими поступками, но последствия его действий приобретают огромное значение в великие моменты праздника, когда человек наполнен душой больше, чем в обычное время, и вся хамингья проявляется сразу же, со всей своей силой, во всем, что он говорит и делает. Человек в этот момент очень силен и потому должен быть осторожен, чтобы не подвергнуть опасности свою силу. Если, в состоянии праведности, он запачкает себя грехом, то последствия будут ужасными, возможно, даже фатальными, потому что его действия немедленно вберут в себя всю его хамингью; и если он прикоснется к чему-то гнусному, например колдовству или разврату, то результаты этого сразу же затронут самый корень его жизни.
Во время праздника люди достигают наивысшего уровня жизни; благодаря жертвоприношению в действие приводится целиком вся хамингья и заполняет всех участников и их окружение. Жертвоприношение создает богов. Когда Флоки освятил воронов, он сделал нечто большее, чем единение воронов с людьми; он превратил их в своих богов. Необходимым условием для этого было то, что он должен был сконцентрировать всю свою личность и личность всех людей, которые ему принадлежали, в этих животных. За простыми словами «Он совершил великий блот» лежит полнота жизни, а еще пир с его радостным криками, с воспоминаниями о прошлом, с элем и клятвами. «Там, где совершался блот, они сложили пирамиду из камней», в качестве предупреждения для тех, кто придет позже, что здесь надо ходить осторожно, поскольку это место стало святым. Сюда снизошла хамингья и превратила его в обиталище богов.
С одной стороны, можно с некоторой долей уверенности сказать, что человек на празднике создает своих богов, но если посмотреть на этот вопрос с другой стороны, то мы можем с равной уверенностью заявить и обратное: что это боги создают человека во время блота. Однако ни то ни другое предположение не содержит полной правды. Характер празднества заключается в том, что отдельные люди полностью устраняются или исчезают; место этих людей на время занимает то, что выше их, – вечно ощущаемая реальность: клан или его хамингья, его прошлое, настоящее и будущее одновременно.
В примитивном опыте жизнь всегда делится на два слоя. За живыми людьми и за их ежедневными занятиями лежит некий запас мощи, из которого они постоянно черпают новые силы. События каждого дня составляют лишь небольшую часть существования, так что жизнь реальных людей и их поступки распространяются в прошлое, в глубины их существования. Этот принцип действует независимо от наших суждений; это видно из того, что он находит свое естественное проявление в практических делах и в религиозных традициях: это просто опыт, действующий в соответствии с другим опытом. Для нас человек – это отдельная личность, ограниченная во времени моментами рождения и смерти, в пространстве – границами физического тела; характер личности означает, в соответствии с условиями нашего существования, сумму опыта, которую человек способен накопить за свою короткую жизнь. В примитивной культуре опыт всего фрита образует массивный фундамент, а не сосредотачивается в сознании обособленного индивида в виде узкого обелиска; человек представляет собой вечную личность, проживающую неисчислимые века, изменяющуюся в своих внешних проявлениях, но тем не менее текущую и непрерывную, ибо поколения сменяют друг друга. Индивидуальность человека не ограничивается одним телом или мыслями и чувствами, запертыми в одиноком мозгу. Его душа, в соответствии с работой ума, открывается мыслям, чувствам, идеалам и традициям, которые существуют независимо от его частного бытия или небытия.
Центр индивидуальности человека лежит вне его тела, в идеях и предметах, которые переходят от одного поколения к другому, тогда как индивидуальное существование растворяется и возрождается. В непрерывности рода, в его богатстве и землях, даже в его стадах примитивные люди видят более сильное проявление своей жизни, чем в самих себе. Точно так же жизнь монаха поглощается монастырем или церковью. Мы же проживаем нашу жизнь обособленно и не можем не чувствовать границ нашей личности, как решающих провалов в существовании, потому что отдельная личность представляет собой набор фактов существования, на основе которого строятся наши обычаи и институты – то есть та действительность, которая питает наши радости и печали. Аналогичным образом, примитивный человек живет и ощущает свою вечность, организуя факты существования с другого конца. Отдельный человек существует как производное от прачеловека своего сообщества или даже всех людей своего клана, взятых вместе в любой момент жизни, и внешне является лишь малой частью его хамингьи.
Во время праздника источник святости открывается, и человек целиком попадает под ее власть, действуя через все, не только через тела и души живых родичей, но и через их вещи и окружение. Дом наполняется людьми; родовые столбы, лавки и очаг оживают. Здесь нет людей, как и, строго говоря, богов, есть только один Бог или божественность. Это и есть причина, по которой все слова и действия обладают бесконечными последствиями; пространство заполнено творением, и каждое действие порождает какое-нибудь событие в будущем. Когда люди собираются для войны или жертвоприношения, окутанные силой святости, они своими действиями порождают будущее. С давних времен существовала такая традиция – начинать битву поединком двух избранных воинов. Эти двое выходили перед войском и сражались – судьба всего войска армии передавалась в их руки, и остальным не оставалось ничего другого, как только ждать исхода поединка, а затем либо издать победный клич и потребовать добычи, либо унести тело погибшего бойца и смириться с неизбежностью, ибо победа заявляет о себе сама. Тацит сообщает о еще одном способе германцев «изыскивать знамения, когда хотят предузнать исход тяжелой войны»: «Сталкивают в единоборстве захваченного ими в любых обстоятельствах пленника из числа тех, с кем ведется война, с каким-нибудь избранным ради этого соплеменником, и те сражаются, каждый применяя отечественное оружие. Победа того или иного воспринимается ими как предуказание будущего».
