Экстатическое напряжение в церемониях оплодотворения, соединяющее крайности сентиментального желания и чувственного порыва, вроде того, что мы находим у землепашцев, которые, прежде чем бросить драгоценное семя в землю, орошали его слезами, а потом с радостью и ликованием приносили первые сжатые снопы на алтарь Фрейра. Этот бог обладал характером, который никак не соответствовал идеалу северных германцев, не терявших рассудительности даже в минуты сердечного томления. Эддическая поэма «Поездка Скирнира» (Skirnismal) свидетельствует о том, что обряд оплодотворения почвы был не лишен чувственности. На вопрос Скирнира, отчего господин так печален, Фрейр, изнывающий от любви, отвечает:
Близ дома Гюмира
мне довелось
желанную видеть;
от рук ее свет
исходил, озаряя
свод неба и воды.
Со страстью моей
в мире ничья
страсть не сравнится,
но согласья не жду
на счастье с нею
Этот пыл, который златовласая земля пробуждала в своих любовниках, превратился в поэму божественной любви, равной которой нет во всей северной литературе.
Глава 15
Боги
Вряд ли можно что-нибудь добавить к природе богов. В их природе, сочетающей нейтральное состояние могущества с личностью, нет никакого особенного божественного дара, поскольку это сущность жизни во всех ее проявлениях. Они обитают в священном месте и обладают священными богатствами, но могут в любой момент явить свой лик почитателям во снах или наяву. Как мощь или удача, боги в старом норвежском языке именовались гад и regin: где гад означало мудрость и волю; regin же выражало удачу и силу. В своем персональном аспекте боги именуются асами, в южных диалектах – ансами; объяснение этим названиям дал Иордан, который утверждал, что среди готов были вожди, благодаря удаче которых завоеванные народы получили название ансов.
По своему облику боги в одних кланах относились к представителям мужского пола, в других семьях и местностях – женского. Их проявления в качестве женщин, естественно, основаны на том, что женщина, как правило, представляла собой более высокую форму святости, чем мужчина. Вопрос о том, принимали ли боги образ животных, едва ли уместен. Божественная сила хамингьи ходила по полям в стадах, и особенно в особях, которые считались священными и назывались вожаками своих стад или средством благословения; и в зале блота жертву наполняла божественная сила. Животное могло быть божеством, но боги животными не были; нет также никаких указаний, что боги принимали облик животного, когда они появлялись перед друзьями.
Между человеком и богом не существует разницы по типу, но существует большая разница в степени. Боги являются целой хамингьей, тогда как человек – лишь ее часть. Граница между богами и людьми незыблема, но может изменять свое место; она смещается вниз, когда люди занимаются своими повседневными делами. Но они могут возвыситься, когда облекаются в одежды святости или покидают тело ради битвы или рыбалки. Граница между ними стирается только во время блота; но во время праздника нет и людей, потому что все наполняется хамингьей. Божественность людей, когда они пребывают в состоянии святости, выявляется с помощью поэтических метафор; когда воина называют «богом меча» или «богом битвы», то это выражение – не более чем поэтическое описание. Та же реальность проявляется и тогда, когда женщину называют «богиней безделушек», или – более возвышенно – «богиней эля», имея в виду ее особую роль при приготовлении напитка.
Единственный способ объяснить природу бога – это сказать, что божественный элемент может проявить себя в разумных воплощениях, более сильных и слабых, всеобъемлющих и более ограниченных. Человек может стать богом, а бог человеком.
Непрерывная линия восходящей божественности проходит от смертных людей через женщину, вождя или жреца к высшим силам, исходящим из святилища. Промежуточное звено между людьми и богами создает охраняющий дух, фюльгью, которая, как ничто иное, демонстрирует пластичность и многоликость хамингьи. Когда об этом духе говорят, что он принадлежит какому-то конкретному человеку, это означает, как и гений у римлян, собственную душу человека и кое-что еще. В соответствии со специфическим римским опытом и строго патриархальной структурой римской семьи, гений – это душа или хамингья рода отца, который является представителем клана и в течение своей жизни представляет его хамингью в своем лице. Благодаря своему гению он превращается во вневременную личность последующих поколений; в ней он поклоняется богам и принимает важные для семьи решения. Глава семьи возвеличивает свой собственный дух, потому что в нем живет вся семья, а его домочадцы поклоняются его гению, потому что он является звеном, соединяющим его с хамингьей дома. Итак, фюльгья есть душа человека, который находится в тесном соприкосновении с удачей рода, хотя и со значительными вариациями, характерными для тевтонской системы, которая была более патриархальной, чем римская семья. Свободный германец сам по себе олицетворяет свой клан и не зависит от отца в своем самоутверждении, но в то же самое время хамингья сильнее у главы клана или вождя, поэтому его фюльгья является более полным воплощением удачи и силы клана. В истории, посвященной фюльгье Вигфуса, которая перешла к Глуму, сыну его дочери, при передаче имущества по наследству, этот дух приближается по своему достоинству к римскому гению, разделяя, однако, авторитет и ответственность вместе с более высокой силой, живущей в главе семьи.
Халльфред Трудный Скальд встретил свою смерть в море, по пути из Норвегии в родную Исландию. Когда поэт понял, что конец его близок, он и его спутники увидели идущую за кораблем женщину. Она была высока ростом, облачена в кольчугу и шла по воде, словно по земле. Халльфред понял, что это – его фюльгья. Он сказал ей: «Я отрекаюсь от всякой связи с тобой». Она повернулась к его брату и спросила: «Примешь ли ты меня, Торвальд?» Но тот ответил: «Нет». Тогда молодой Халльфред произнес: «Я приму тебя». Великанша исчезла. Халльфред сказал: «Я вручаю тебе меч Королевский Наут (Дар), сын мой, но остальные мои богатства ты должен положить вместе со мной в гроб, если я умру на борту корабля». В душе Халльфреда шла жестокая и бесконечная борьба между его любовью к христианскому королю Олаву с его белым Христом и неизбывным тяготением к древним силам. Его последние слова отречения были, несомненно, продиктованы опасением, что фюльгья утащит его за собой в жуткие для крещеного человека места. Тем не менее старые чувства и идеи проявили себя в его предсмертном распоряжении; его бесценное оружие, вместе с фюльгьей, должно было перейти к человеку, который обладал волей и могуществом, способным сохранить честь и удачу клана.
Когда о божественном покровителе говорят как о фюльгье или во множественном числе – фюльгьях членов клана, эти силы, сопровождающие родичей, друзей или единомышленников, очень близко подходят тому, чтобы стать силами идентичными богам. Фактически они являются божественными силами в их повседневном аспекте, охраняющими и направляющими членов клана вне святого времени блота. Они вселяют в них благоразумные мысли и предупреждают об опасности, насылая вещие сны. Фюльгья может принимать облик священного животного – быка или барана, а в других случаях – образ волка и медведя, в те времена, когда хамингья всего клана испытывает в своей крови напряжение дикой природы. Что касается многочисленных охраняющих духов, являющихся в сновидениях, о которых мы постоянно читаем в исландских сагах, то мы должны признать, что многие из них были порождением более позднего времени или символизма. Когда дух (хуг) воина уподобляют рыскающему волку, а хитрого человека – лису, то сны, в которых появляются волки, означают близкую войну, а сны с лисами считаются предупреждением о нечестной игре. Тем не менее символизм – наглядное выражение природы хамингьи, а воображение вдохновляется той фундаментальной идеей, что между воином и зверем войны существует сходство ума и что клан и его скот – идентичны.
