Формы религии варьируются в зависимости от характера народа и его образа жизни. Культовые обряды охотников включают сцены преследования добычи; земледельцы воспроизводят этапы возделывания земли (пахота, сев, жатва); пастухи – сцены жертвенных пиров; воины – эпизоды сражений. Словом, ритуал воспроизводит историю и повседневную жизнь людей в сакральном ключе. Господствующий мотив этой драмы у арийских народов – борьба: сражение между богами или животворными силами и демонами, которые постоянно ждут, когда им представится возможность посеять смерть и разруху и превратить этот прекрасный мир в бесплодную дикую пустыню.
Расхождение в опыте служит причиной радикальной разницы между фундаментальными принципами классической и современной драмы. Современная пьеса состоит из последовательности событий, которые разворачиваются перед зрителями в хронологическом порядке, и мы смотрим на происходящее на подмостках с таким же интересом, как и на случайно увиденную на улице сценку. Мы ожидаем, что нам расскажут еще одну историю, героями которой будут люди, до этого момента нам совершенно незнакомые; поведают, как зародился конфликт и как эта ситуация разрешилась. В ритуальной драме все наоборот: зрители хорошо знают ее сюжет, поскольку пьеса – их история, а ее развитие – это развитие их собственной судьбы. Фактически они не зрители, а актеры; их присутствие и создает саму пьесу, они здесь не для того, чтобы узнать, как развивались события, но для того, чтобы прожить его и довести до счастливого завершения. Они точно знают, что произойдет и чем все закончится; но они несут ответственность за завершение пьесы, которое превращает возможную трагедию в триумф жизни. Они не испытывают, как мы, любопытства, а наши ожидания и предвкушение заменяются у них более напряженным интересом, когда они, затаив дыхание, следят за тем, как развивается эта история и как силы добра побеждают, порождая новое, полное сил существование.
Принцип ритуальной драмы создает форму, коренным образом отличающуюся от той, которая кажется естественной нам. Современная драма возвышается словно арка, напряженно тянущаяся от экспозиции через конфликт к его разрешению, тогда как ритуальная драма характеризуется интенсивностью и сосредоточенностью, несравнимыми с какой-либо известной нам формой. Чтобы пояснить способ ее выражения, мы должны обратиться за примером к самой классической культуре и вспомнить, что жизнь не сводится к одной внешней форме и не зависит в своей реальности от визуальной манифестации, но существует как сила, способная проявляться в образах, воспринимаемых нашими чувствами. Ритуальная драма не развивается в границах действа: праздник – сам по себе спектакль, весь объем его темы присутствует в каждом отдельном моменте и проявляется в каждой ситуации празднества. Когда, например, последователи ведической религии убивают жертву, когда ее мясо поглощают в ходе жертвенного пиршества, то в каждом конкретном случае перед людьми, принесшими жертву, снова предстает борьба Индры.
Идентичность культового праздника и драмы приводит к тому, что каждое действие, необходимое для практических и ритуальных целей, находит выражение в сценах драмы. Движение руки, сверкнувший нож, заклание и расчленение жертвы – каждый этап является частью действа. Как следствие этого, посторонний наблюдатель никогда не сможет сразу понять значения жестов; понимание происходящего будет состоять из случайных догадок, если не будет основано на информации, переданной ему посвященными.
Ритуальная драма преимущественно состоит из символических актов и никоим образом не представляет реальные события. Со временем символические акты сменились подражательными жестами и позами, отчасти напоминающими сценическое движение в современном театре. Различие между символизмом и реалистической мимикрией неприменимо к ритуальной драме, и даже слова «символ» и «символизировать» ведут нас по ложному пути, поскольку подразумевают вымышленные или случайные параллели между формой и идеей. Далее слово «символ» будет служить лишь практическим целям обозначения драматических жестов и объектов, смысл которых непонятен для непосвященных.
Наша формулировка «праздник – это драма» подразумевает еще одно следствие – провести линию, соединяющую ритуальных актеров и ритуальные предметы, невозможно. Бог может быть воплощен человеком, но не менее вероятно, что он появится в форме бараньего черепа, рога или любого другого предмета, хранящегося на месте жертвоприношений, и в этом обличье сыграть свою роль, как сакральный атрибут в руках людей, приносящих жертву.
В классической культуре действие и речь в драме едины, так что ни один из этих компонентов не может выпасть, не разбив всю драму на куски или полностью ее не уничтожив. Современная пьеса отличается от классической тем, что читатель может узнать историю ее героев, просто прочитав текст. Пьеса играется для того, чтобы продемонстрировать события, заключенные в словах. В ритуальной драме слово и действие неразрывно, одно без другого не способно превратиться в жизнь.
Тема и цель ритуальной драмы развиваются в легенде, которую можно назвать сюжетом пьесы. Наши исторические события движутся в хронологическом порядке, а классическая история зависит от вечного творческого воспроизведения, действующего во время праздника и приводящего к произведению повседневной жизни; или же прошлое сохраняется как серия фактов, собранных раз и навсегда, и неизменных, нанизанных на нити дат, словно сушеные ягоды, тогда как классическая история живет и дышит, всегда актуализуется в новые гармонии опыта, как это происходит в живых существах. Именно эта история и проявляет себя в драме или легенде. Оба вида опыта создают свою собственную форму в соответствии с его потребностью. Очевидно, эти формы невозможно измерить по отношению друг к другу. Так что никакой анализ, никакая формула или теория относительно того, что мы называем примитивным мышлением, не может преобразовать легендарную историю в хронологическую запись. Толкования мифов, данные европейскими учеными, не выдерживают критики, поскольку аналитик наивно наделяет рассказчиков этих мифов своим собственным историческим чувством, как будто классический человек мог покинуть свое тело и посмотреть на себя со стороны. Этнолог рассматривает миф как часть фигурального прикрытия или замены и ищет корень факта за завесами мифической фантазии, как будто думает, что «примитивный человек» способен проверить свои собственные идеи и чувства с совершенно неестественной для него точки зрения и только придает этим идеям неадекватные формы из-за нехватки времени и возможности развивать свои умственные способности. Как только исходный характер легенды будет признан, мифология обретет новый аспект и раскроет себя как собрание ценных «исторических документов».
Единственный путь к интерпретации легенд того или иного народа лежит через тщательное изучение его опыта и его идей, или, точнее, через реализацию индивидуальной гармонии опыта и идеи, что составляет основу его жизни и институтов. Историк религии не сможет объяснить ритуалы и не сумеет идентифицировать самого себя (если такая идентификация вообще возможна для современного человека) с верующими, пока не научится смотреть на вещи их глазами и не поймет, что их цель – воспроизвести землю и небо, животных и растения и преобразовать этот новый опыт в соответствующие идеи. Никакое общее исследование традиций и мифов «примитивной культуры» не сможет сделать больше, чем подготовить почву для изучения каждого конкретного народа как отдельной личности.
