Что касается формы этого орудия, то первая часть мифа, изложенного Снорри, может дать нам некоторый намек. Здесь мы находим краткое описание путешествия Тора в Йотунхейм, где его путь преградил бурлящий поток, который сбил бы его с ног, если бы он не уперся посохом Грид в дно реки. По всей вероятности, эта часть подвига – борьба Тора с потоками ледяной воды – получила отражение в ритуале жертвоприношения в тот самый момент, когда из жертвы изливалась кровь. Пролитие священной крови было причиной беспокойства и заботы, и вполне возможно, что опасный поход Тора был драматически и символически преобразован в обряд, необходимый для предотвращения вытекания крови из сосуда и ее напрасной траты. Связь между легендой и обрядом проявилась в рассказе о том, как ас выбрался из бурного потока, схватившись за ствол рябины; возможно, священный посох следовало изготавливать из «Торова дерева», рябины. Поговорка «рябина – спасительница Тора» звучит как ритуальная формула или поэтический кеннинг, образованный из церемониальной фразы.
Миф о путешествии Тора в Страну Великанов послужил основой для «Хвалебной песни о Торе» (Thorsdrapa), созданной скальдом Эйливом Гудрунарсоном; ее строки приводит Снорри в «Языке поэзии». Тщательное изучение драпы показывает, что Эйлив был знаком с языком драмы и, вероятно, своими глазами видел ее постановку на сцене. Кеннинги Эйлива сложны и вычурны, однако их не следует воспринимать как изящное плетение словес, выхваченных наугад из словаря придворных поэтов и сложенных в соответствии с требованиями стиля и метра; по крайней мере, большая часть из них была выбрана так, чтобы отобразить обрядовую сущность сюжета. Говоря о бурной реке, Эйлив сравнивает ее воды с кровью: «кровь великанши», «струя, вырвавшаяся из раны, нанесенной мечом». В 7-м стихе скальд приводит часть жертвенной формулы: «Моя мощь вырастет до небес, если кровь великанши не усмирится!» – восклицает Тор, когда бурлящий поток грозит поглотить его. Снорри преобразовал эти строки в эпический элемент мифологии: «Вимур, спади, / вброд я иду / в Страну Великанов. / Если растешь, / то знай, что растет / до неба мощь аса»
[135].
Что касается ритуального владения посохом, то миф нам ничего об этом не сообщает, но некоторые намеки, если не полное объяснение, можно найти в истории, изложенной в «Книге о занятии земли». Исландский бонд по имени Лодмунд был в ссоре со своим соседом Траси. Оба слыли колдунами. Однажды Траси увидел, что выше его усадьбы с гор стекает бурный поток. Каким-то только ему известным способом он отвел воду, что та затопила усадьбу его недруга. Лодмунд, слепой старик, сидел в доме, когда вбежал один из его рабов и закричал, что на их землю надвигается море. Лодмунд приказал рабу зачерпнуть воды и принести ему в ведре; так он определил, что вода – не морская, и велел подвести его к потоку. Старик опустил свой посох в воду, прикусил кольцо на его навершии, и вода пошла на поля
Траси. Тот принял вызов и повернул воду вспять. Так пара мудрецов принялась гонять поток туда и обратно, пока они не встретились на краю глубокого ущелья и не согласились дать реке возможность самой найти ближайший путь к морю («Книга о занятии земли. Часть четвертая»). Эта история показывает, что посох в руках знающего человека обладает властью над водами и другими силами природы.
Сцена в пиршественном зале Гейррёда не менее богата отсылками на обряд блота. Мы знаем, что жертвенный пир начинался с ритуального осмотра внутренностей закланного животного; особое внимание уделялось органам, наделенным сакральной силой. Вкусившие этих частей получали силу, чтобы нанести сокрушительный удар по злым силам. Говоря о раскаленном бруске железа, Эйлив называет его «куском мяса (segi), изжаренным в кузнице». Тор не просто перехватывает его на лету, он, дословно, «проглатывает его челюстями рук». Слово segi здесь возникает не случайно, оно имеет ритуальное происхождение – так в обряде блота называлось сердце. Оно встречается в сцене ритуального характера и именуется fjorsegi («плоть жизни»), то есть сердце.
Образы Эйлива кажутся нам сложными и вычурными, однако нарочитая искусственность и последовательность их употребления указывает на обрядовые, а не литературные истоки. Мы вправе предположить, что поэтический язык ритуала использовался и в других частях поэмы, хотя недостаток дополнительных свидетельств не позволяет нам понять все эти аллюзии.
Еще одна форма битвы с демоном описана в мифе о великане Тьяцци. Однажды боги Один, Хёнир и Локи проголодались в дороге и решили зажарить быка, но, сколько бы они ни держали мясо в огне, оно оставалось сырым. Великан Тьяцци, наблюдавший за асами в образе орла, заявил, что мясо не жарится по его воле и не изжарится вовсе, если те не позволят ему наесться досыта. Асы согласились разделить трапезу с орлом, но, когда Тьяцци одним махом проглотил лучшую часть туши, Локи изловчился и ударил его палкой. Палка тотчас пристала к орлу и рукам Локи, так что он не мог освободиться. Орел взлетел, увлекая Локи за собой, и носил до тех пор, пока тот не запросил мира. Тьяцци освободил Локи с одним условием, что тот выманит хранительницу животворных яблок из Асгарда и приведет к нему. Без яблок Идунн асы поседели и состарились, в гневе они приказали Локи под страхом смерти отправиться в Страну Великанов и вернуть богиню. Локи облачился в соколиное оперение Фрейи, полетел на Север и вырвал Идунн из лап великана. Тьяцци бросился преследовать Локи, но за стенами Асгарда попал в пламя костра, который развели асы, и погиб. Этот миф рассказывает о более позднем моменте в ритуале жертвоприношения и отражает обряд, использовавшийся при разжигании огня, чтобы уберечь его от происков злых сил, способных лишить людей сакральной пищи. Опасность, таящаяся в замыслах демона, проявляется в более поздней части мифа. И если бы он преуспел в своем замысле, то боги и люди лишились бы «жизненного снадобья» и потеряли бы свою удачу, молодость и здоровье. Этот миф переложил Тьодольв из Хвинира в своей поэме «Хаустлёнг» (Haustlöng)
[136]. Замысел Гейррёда отражен в метафоре, которую находим в «Хвалебной песни Тору» (Þórsdrápa)
[137]: Эйлив называет его «похитителем солнца»; в «Хаустлёнге» Тьяцци называют «похитителем сокровищ».
В первой легенде ведущую роль играл Тор, Один стал главным героем второй. Расхождение свидетельствует о том, что эти мифы представляли собой ритуальные драмы из разных общин – в одной из них поклонялись Тору, в другой – Одину. В 19-м стихе эддической поэмы «Песнь о Харбарде» (Hárbarðsljóð) говорится, что именно Тор победил великана Тьяцци: «Я Тьяци убил, / турса могучего, / бросил глаза я / Альвальди сына / в ясное небо; / вот лучший памятник / подвигам Тора»
[138]. Во всех легендах этот бог действует совместно с двумя другими богами, отражая то обстоятельство, что в некоторых обрядах вождю, исполняющему роль жреца, помогали два служителя. Некоторые церемонии требовали трех жрецов для отправления обряда, а в драмах – трех актеров, и каждому поручалась особая роль, это положение отображено во многих мифах. В упомянутом мифе – это Тор, Тьяльви и Локи; в мифе о выкупе за выдру – Один, Хёнир и Локи («Речи Регина»); в мифе о сотворении людей – Один, Вили и Be («Видение Гюльви»), согласно «Старшей Эдде» – это были Один, Хёнир и Лодур («Прорицание вёльвы»).
