Король и в могиле остается королем и, вероятно, правит оттуда как монарх. Совсем как при жизни, когда он сидел в зале и по праву рождения правил страной, одновременно позволяя удаче своего клана оказывать воздействие на соседей. Он – король по праву того, кем он является в загробной жизни, а не по тому, кем он был на земле. И то, кем он стал, полностью зависит от деяний его предков.
Глава 13
Бесчестье
Германцы воспринимали смерть совершенно хладнокровно; жизнь и смерть для них были почти одинаковыми явлениями, и переход из одного состояние в другое не приводил к жестокому потрясению души. Германцам было далеко до страха смерти, они, скорее, испытывали враждебное чувство к той большой перемене, которая столь грубо вмешивалась в их жизнь; они ненавидели смерть как нечто неестественное, как явление, причиной которого было зло, совершенное другими людьми или существами. При более близком рассмотрении, однако, выясняется, что между двумя отношениями к смерти существует более тесная связь, чем могло показаться с первого взгляда. В конце концов, их породил один и тот же слой души. Самые храбрые заявляют трусам, которые дрожат за свою жизнь, что переход из одного состояния в другое действительно содержит в себе определенный риск.
В древнем языке существовало особое слово, которым называли человека, внутри которого уже завелся зародыш смерти, того, кого уже тронула смерть. Такого человека называли фей (feigr) – обреченный, отмеченный смертью. Человек-фей не мог стать хорошим товарищем – у него не было удачи. О нем говорили, что его советы дурны, что у него нет ума и он не способен даже воспользоваться мудростью других. Когда враги Ньяля приблизились к его дому, старик велел своим сыновьям и сторонникам укрыться за его стенами. Скарпхедин, не желавший сидеть в доме, который легко можно было поджечь, и стремившийся встретить врагов в открытом бою, услышав приказ отца, покачал головой. «Наш отец отмечен смертью», – подумал он, но покорно произнес: «В угоду отцу я охотно сгорю с ним вместе, потому что не боюсь смерти» («Сага о Ньяле»).
Мы видим, что таким мог стать даже очень мудрый и проницательный человек, ум и храбрость которого никогда ему раньше не изменяли; приближение смерти так затуманило его разум, что он не смог предвидеть, что у него над головой запылает крыша. Турид, Великая Вдова, отомстила людям, которые убили родственника ее мужа; колдовство Турид привело к тому, что ее враг Сигурд принял неправильное решение – несмотря на давнюю вражду между ними, он решил женить на Турид своего брата Торда и пришел к ней, невзирая на срочные дела. «Ты, должно быть, обречен (в оригинале стал «феем»), раз так сильно торопишься», – покорно произнес Торд («Сага о Фарерцах»). Жуткий характер человека, одержимого страхом смерти или отмеченного ею, проявляется в тесном отношении, которое он имеет к изгнанию из общества. Оба этих слова – «обреченный» и «отщепенец» – очень близки по значению. Таким образом, «фей» означает несчастного, бесполезного и трусливого человека, иными словами, неудачника, нидинга.
Смерть всегда воспринималась серьезно; даже суровые северяне сторонились смерти. И даже радость на празднике вступления в наследство является свидетельством того, что опасность где-то рядом. Время смерти – это кризис, который может привести к самому худшему, если не принять необходимых предосторожностей. Все члены семьи усопшего стоят на грани беды. Презрение к смерти основано на факте, что надо предпринять все меры, чтобы обеспечить безопасность клана. Человек, презирающий смерть, становится заодно с тем, кто ее боится; оба они считают, что смерть – это нападение на их удачу, наступление на жизнь, которое нужно отбить как можно скорее. А когда нет человека, которого можно было бы призвать к ответу, может случиться так, что страх сменится гневом, темной неведомой силой, способной погубить всех и вся. В погребальной песне Эгиля содержится раздирающее душу признание в том, что ужас стоит у ворот и может в любой момент доказать, что главный тут он.
В обычных случаях смерть происходит от того, что жизнь села на мель, и, если человек, пораженный этим, и его родственники сумеют снять «судно» своей семьи с мели, не повредив его, и поплывут дальше, нужно добиться возмещения ущерба, чтобы искоренить семена неудачи. Если родственника убили и его смерть требует отмщения, а мстить никто не стал, то посмертная жизнь умершего не предвещает ничего хорошего.
Об ужасной угрозе, которая таится в смерти, рассказывает сага о Хьёрлейве, который был убит своими же собственными рабами вскоре после того, как он поселился в Исландии. Норвежец Хьёрлейв, высадившийся в Исландии вместе со своим названым братом Ингольвом, считался одним из самых удачливый людей в стране. Он родился в семье, занимавшей очень высокое положение, и в юности увеличил честь семьи, доставшуюся ему в наследство, участием в ежегодных походах викингов. Высадившись в Исландии, он построил себе дом и спокойно прожил здесь зиму; когда же началась весна, он принялся обрабатывать землю. Имея всего одного быка, он велел своим ирландским рабам впрячься в плуги и вспахать поле. Устав от работы, они убили быка, а хозяину сказали, что того задрал медведь, который якобы бродит неподалеку. Все это было сделано для того, чтобы хозяин отправился охотиться в лес. Он ушел туда в одиночку, и рабы подкараулили его и убили; тело лежало в лесу, пока не пришел Ингольв и не похоронил его. «Какая ужасная судьба постигла этого храброго воина – он был убит своими рабами!» Эти слова Ингольва сообщают нам, что произошло большое несчастье, но если бы автор саги ограничился только этим, то вряд ли нам удалось осознать всю глубину горя, охватившего Ингольва. Земля была заброшена, рабы, совершившие убийство, разбежались; это место еще очень долго было пустым, ибо Хьёрлейв превратился в злого духа, который стал часто здесь появляться, пугая людей. Это место окрестили несчастливым, и никто не хотел здесь жить («Книга о занятии земли»).
Поэтому вполне вероятно, что мы не достигнем своей цели, пытаясь понять, что ждет человека после смерти, поскольку используем это слово в привычном для нас смысле – то есть состояние, при котором не бьется сердце. Но это только преддверие смерти, а не сама смерть. Быть членом клана означало иметь долю в индивидуальной жизни, во всех ее делах и радостях; общее владение жизнью, таким образом, не нарушалось тогда, когда существование одного человека заканчивалось, если ушедший оставлял родственников, которые хранили его честь и поддерживали связь со всеми его товарищами – и теми, кто жил рядом, и теми, кто далеко. Изоляция человека, лишившегося чести, перерезала артерию жизни и отбирала у человека всякую надежду, превращала его в дикого зверя.
Потерявший честь, нидинг, – это тот, кого правильнее было назвать мертвым, ибо он представляет собой нечто совершенно противоположное человеческому существу. Его хамингья повернулась к нему спиной. Его оружие не наносит ран. Его корабль никогда не находит ветра. Поток энергии, который помогает обрабатывать землю, иссякает; его поля выжигает солнце, а скот погибает.
Проклятия, которые обрушивались на тех, кто согрешил против жизни, демонстрируют, на что обречен нидинг: «Пусть не плывет / отныне корабль твой, / как бы ни дул /
