ветер попутный! / Пусть не бежит / конь твой послушно, / когда от врагов / спасенья ты ищешь! / Пусть не разит / меч твой в битве, / разве что сам ты / сражен им будешь!» Этого желала Сигрун своему брату Дату, когда тот убил ее мужа («Вторая песнь о Хельги»).
Аналогичное отношение к «жизни» нидинга находим и в первой книге «Деяний данов» Саксона Грамматика, где одна женщина обрушивает на голову Хаддинга проклятие за то, что он «многими ударами убил зверя безызвестного вида»: «Пусть тебя всюду преследует ненависть богов, шагаешь ли ты по земле или плывешь по морю, и пусть всё препятствует тебе достичь своей цели. На земле твои ноги будут спотыкаться, на море – перевернется корабль; куда бы ты ни поплыл, тебя везде будет сопровождать нескончаемая буря, на твоих парусах никогда не растает лед. Ни один дом не даст тебе укрытия – под какую бы крышу ты ни спрятался, она рухнет под ударами бури. Твои стада погибнут от жестокого мороза. От тебя будут шарахаться, как от зачумленного – ни один человек не будет смердеть дурнее, чем ты».
Нам не совсем понятно, чем Хаддинг заслужил такие проклятия; вероятнее всего, он погубил некое существо, именуемое «добрым богом», почитаемое в тех землях как божество плодородия. Неудача Хаддинга заключалась в том, что он, сам того не желая, нарушил какие-то правила, которые никак нельзя было нарушать, поскольку от них зависели жизнь и процветание той земли.
Ни один план человека, утратившего честь, не осуществляется – несмотря на то что они кажутся хорошо продуманными и хитрыми, в них нет энергии. Когда он начитает претворять их в жизнь, они, подобно оружию, ударяют по нему самому, а не по врагу. Эта «духовная» смерть стала причиной проклятия, которое старая ведьма обрушила на голову Греттира: «Я заявляю, что на всю оставшуюся жизнь ты лишишься всякой удачи, счастья и благословения и всей охраняющей силы и ума». Тут Греттир закричал, словно ужаленный змеей, но не потому, что знал, что от этой ведьмы можно было ожидать всего, что угодно, а потому, что она со своей дьявольской проницательностью нанесла удар в самое слабое место и одним ядовитым укусом парализовала его сопротивление колдовству. Проклятием она нанесла удар по преступнику, которого общество объявило человеком без чести, и ей теперь осталось лишь закрепить свои слова в его душе и предоставить им полную свободу действий («Сага о Греттире»).
Человека, лишившегося чести, отмечает то, что храбрость и удача, сила и успех в нем больше не сопутствуют друг другу, глаза его словно в тумане, действия не заряжены силой удачи, которая доводит их до цели, земля уходит из-под ног, человек, как никогда, близок к гибели. Моральное состояние его можно охарактеризовать словами: «Он был храбр, но неудачлив».
Трещина в человеке, лишенном чести, проходит через всю его душу, так что воля и душа в нем существуют раздельно. В одной исландской саге преступник говорит: «Мне совсем не хочется участвовать вместе с этими негодяями в грабежах и насилиях», но тем не менее он остается с ними. Источник удачи в нем совсем пересох, и он уже сам собой не управляет. У него нет чести, и всякое моральное суждение отсутствует. Он стал трусом и подлецом. Все, что отвергает честный человек, для него стало привычкой: нарушать клятвы и обещания, убивать женщин и безоружных, нападая на них во мраке и тумане, предавать тех, кто в него верил, нарушать фрит. Впрочем, фрита у него и нет. Все люди – его враги. Его друзья похожи на волков, которые живут стаей, но в случае нужды загрызают друг друга.
Древнеанглийские гномические стихи описывают подобное состояние, в котором обесчещенный ничем не отличается от изгнанного из стаи зверя. «Неудачливый человек, не имеющий друзей, берет себе в друзья волков, этих подлых тварей, но они часто изгоняют его из стаи. Так мертвый человек хоронит самого себя и воет от голода. Этот серый волк не возносит жалоб к небесам, не оплакивает погибших, нет, он всегда желает большего». В старой исландской саге находим еще более яркое описание отсутствия чувства общности: «Неужели мы должны вести себя, как волки, грызущиеся друг с другом, словно жадные псы норн, отродье обширных пустошей?» («Речи Хамдира»).
Человек, лишенный чести, орудует повсюду в слепой ярости разрушения. Старые шведские записи судебных разбирательств показывают нам его поступки во всем их ужасе: он плюет в лицо живому Богу, ругается, словно все демоны мира у него на службе, и бросает вызов всем, не испытывая никакого уважения к людям. Один такой негодяй заставил священника налить ему пива и въехал на коне в церковный двор с кружкой в руке, выпил за всех демонов, которых он знал, и вызвал их на бой. О другом рассказывают, что он, будучи захваченным в плен, честно признался во всех своих преступлениях и сожалел только об одном – что ему помешали совершить то, что он задумал; если бы ему удалось освободиться хотя бы на неделю, чтобы уладить свои дела перед смертью, он был бы доволен. От такого безумия страдали преступники в древности; и хотя его симптомы у крестьян Смоланда в XVII–XVIII вв. определялись другими условиями – если угодно, христианской верой, – природа этого безумия оставалась неизменной.
По сравнению с ледяным отчаянием и ужасом, в котором пребывала душа человека, лишенного чести, исландский преступник кажется почти ангелом. Естественно, сага не посвящена целиком этому отщепенцу, и из его подлости и звериной хитрости не извлечешь никакого пафоса; пафос самой жизни, как отмечают судебные записи, не поддается никакой идеализации. Рассказы об исландских преступниках проистекают из чувств родства и дружбы, описывая или прославляя еще сохранившиеся человеческие чувства отверженных. В этом они сходны с современными легендами о разбойниках, в которых исключения овеяны ореолом романтики именно потому, что это – исключения.
Тем больший эффект производит на читателя тот факт, что рассказчики не могут не считать своих героев потомками Каина! Так глубоко засело в людских душах ощущение того, что превращение человека в отщепенца в корне изменяет его характер, и исландцы даже в романтические годы эпигонского искусства не могли не показать, каким образом меняется характер, когда человек переходит черту. Ни один человек, пребывающий в здравом уме, не будет вести себя как Гуннар из Хильдаренди, когда тот обошел всю Исландию, превратившись в преступника, нарушившего свои обещания: он принял приглашение Олава Павлина спрятаться у него в поместье, а когда пришло время уходить, он остался там, поскольку у него не было воли уйти («Сага о Ньяле»).
Выражаясь языком литературной истории, ни один автор не решился бы приписать человеку удачи ту нестабильность, которая характеризует человека без чести. А популярный в народе герой вроде Греттира терпит этическое поражение из-за своих преступлений. В свете симпатии, приукрашивающей человека, трагический элемент в нем высвечивается еще ярче, когда этот человек превращается в обыкновенного грабителя и негодяя, и смешанные чувства, в которых оба компонента: презрение к самому себе и признание того, что сопротивление бесполезно, взаимно усиливают друг друга.
Удовлетворение своими поступками происходит только там, где есть удача, где есть честь, позволяющая бороться, и где борьба приводит к увеличению чести. Что же касается обесчещенного, жизнь которого – это фикция человеческой жизни, то его битвы и оборона напоминают схватку диких зверей, которые кусают, рвут и грызут друг друга. И так поступают не все звери, а лишь те, что лишены чести. Чем больше такой человек прилагает усилий, тем больше бесчестья он на себя навлекает. Даже последнее утешение всякого живого человека – героической смертью покрыть свое имя славой – недоступно для отщепенца. У него не хватает чести, чтобы стать достойным мести. Убить его – значит спасти от позора.
