Так, к примеру, случилось с Гудрун. Ее муж Сигурд был убит ее братьями – Гуннаром и Хёгни. Она высказала свое возмущение в гневной тираде: «Ни на скамье его нет, / ни на ложе, – / в этом повинны / Гьюки сыны! / Гьюки сыны / повинны в несчастье, / горькие слезы / льет их сестра!»
[5] Ее слова звучат как проклятье: «Пусть сердце твое / ворон терзает / в далекой земле, / которой не знаешь ты»
[6]. Но в поэме нет ни малейшего намека на то, что она намеревается отомстить братьям. Она стремится словом и делом помешать планам Атли погубить Гуннара и Хёгни и, когда тот убивает их, мстит мужу за то, что он сделал.
Поэмы, посвященные Сигурду, написаны северными поэтами на античные сюжеты; они знакомят нас с мыслями германцев, которые возродились в умах норвежцев и исландцев. Целиком исландской, по теме и лексике, является трагедия, которая привела к изгнанию Гисли Сурсона («Сага о Гисли»). Автор родовой саги изображает двух братьев Гисли и Торкеля совершенно разными по своему характеру, и в своих привязанностях они принимают разные стороны. Торкель – близкий друг Торгрима, мужа их сестры; Гисли нежно привязан к Вестейну, брату своей жены Ауд. Отношения между двумя зятьями, очевидно, испортились уже давно, и Торгрим в конце концов убивает Вестейна. Гисли, стремясь отомстить, ночью тайно проникает в дом Торгрима и закалывает его спящего в постели. Мстители, естественным образом заподозрившие Гисли в убийстве Торгрима, пришли к нему, когда тот еще спал; Торкелю, жившему в доме зятя, удается войти первым. Увидев на полу сапоги Гисли, на которых еще не растаял снег, он торопливо заталкивает их под лавку. Мстителям снова пришлось уйти несолоно хлебавши; позже, однако, Гисли в неосторожных стихах называет себя виновным, и отряд мстителей спешит к нему, чтобы призвать к ответу. Торкель едет с ними, и ему снова удается предупредить своего брата. По дороге отряд сделал остановку, и Торкель вдруг вспомнил, что ему должны вернуть деньги, и сказал, что хочет воспользоваться возможностью вытрясти их из должника. Но пока его конь стоит оседланным у дома этого должника, а товарищи Торкеля думают, что он пересчитывает монеты, он, взяв взаймы коня, едет в лес, где прячется его брат.
Убийство, совершенное Гисли, стало для Торкеля трагедией. Он говорит Гисли: «Убив Торгрима, моего шурина, сотоварища и близкого друга, ты причинил мне большое горе». Серьезные обязательства, которые обычай и привычка налагали на друзей, свидетельствуют о том, что северяне очень серьезно относились к дружбе, и о том, как сильна была привязанность друг к другу. Поэтому положение Торкеля было гораздо более сложным, чем это могло показаться с первого взгляда. Но ради мира нужно было пожертвовать дружбой; иного выбора у Торкеля не было. Здесь мы снова встречаемся с тем же противоречием, что и в поэмах о Гудрун. Горе Торкеля и его мир не могли существовать вместе; они не могли вступить в контакт и породить внутренний конфликт, ибо относились к разным слоям его души. Нам может показаться, что для трезвого понимания всей этой истории не хватает какого-то звена; но стихи в этой саге очень четко отражают психологию исландцев.
Фрит – это нечто, на основе которого строится все другое; он глубже, чем склонность. Он никак не связан с волей, в том смысле, что те, кто делит его снова и снова, считают, что родство – превыше всего. Это – сама по себе воля. Она идентична чувству родства, а не того, что из него возникает.
Торкель скорбит, как и Гудрун; но вероятность того, что эта скорбь станет обоюдоострой, простая мысль о том, что человек может встать на чью-то сторону, ничтожна мала. Поэтому здесь нет причин для возникновения проблем. Тот факт, что родственник принимал чью-то сторону в борьбе с родственником, в поэзии превращался в тайну или в ужас; как результат сумасшествия или чего-то темного, непостижимого, что нельзя даже назвать судьбой.
С ранних времен ум человека ужасал тот факт, что родственник может убить родственника. В саге об отце и сыне, которые, не зная друг друга, встретились в бою и пролили кровь друг друга, эта тема трактуется с поэтической точки зрения. Большой фрагмент таких поэм находим в германской «Песне о Гильдебранде», где отец, возвращаясь домой после долгого пребывания в чужих землях, встречает сына, который вынуждает его, против его воли, вступить в поединок. Гильдебранд не верит отцу, утверждающему, что они родственники, и это приводит их к гибели; отец должен принять вызов, опасаясь позора: «Всемилостивый Господь! – воскликнул Гильдебранд. – Никогда еще не допускал Ты боя между кровными родичами».
Исландская версия, дошедшая до нас в «Саге об Асмунде Убийце Воителей», так близко совпадает с германской песней, что нам приходится признать, что между ними существует тесная связь. Один из братьев в ней зовется на исландский манер Хильдибрандом, другого ассоциируют с Асмундом, героем саги. Разница между более естественным повествованием в «Песне о Гильдебранде» и драматическим изложением в ее северном варианте возникла в основном из желания автора саги сохранить как можно больше эффекта для финальной сцены.
Сюжет, связанный со смертельной схваткой двух родственников, как эпическая тема, не является чисто германским. Он встречается и на западе, у кельтов, и на юге, и в Азии. Вероятно, или, лучше сказать, вполне возможно, что он появился на юге; однако гораздо важнее отметить, как эта тема снова и снова возрождалась от одного кланового народа к другому. Это говорит о том, что в умах разных людей рождаются одни и те же мысли. Люди размышляли о тайне жизненного устройства, когда человека, против его воли, можно заставить убить своего родственника. У германских народов эта проблема выражена очень четко и ясно: нарушать фрит нельзя, но честь тоже имеет свои законы, и человек может попасть в такую ситуацию, когда он одним ударом уничтожает фрит, честь и еще человека в придачу. Окончание «Песни о Гильдебранде», к сожалению, утеряно, а ведь в ней мог бы содержаться рассказ о совместном плаче обоих воинов о том, что им пришлось совершить. Горечь этой потери усиливает и тот факт, что конец служил кульминацией всей поэмы. Версия Саксона Грамматика – еще более модернизированная версия исландской саги – передает лишь слабое эхо этой кульминации. Но даже в этих поздних подражательных поэмах мы находим пафос совсем иной природы, чем тот, к которому мы привыкли: не безжалостную серьезность смерти, а удивление, переходящее в ужас; не искреннее обращение к судьбе, которое порождает чувство успокоения и которое говорит, что за всякое зло бывает расплата, и за это она тоже будет, если оставшиеся в живых хоть на что-нибудь способны, но только ощущение полной беспомощности и безнадежности. И эта нота присутствует во всех сагах: в «Саге о Хервёр», отец которой, Ангантюр, найдя на поле битвы тело своего брата, говорит: «Нас всех прокляли, раз я стал твоим убийцей; об этом никто никогда не забудет; горька судьба норн». В этих словах выражается его ужас от того, что он превратился в чудовище; его судьба столь горька, что будет заполнять думы его потомков и он станет героем песни для будущих поколений.
